328 (339). К Ливанию (Уступает ему славу в красноречии как забывший, чему научился у софис­тов, и занимающийся Моисеем и другими пророками; напоминает ему об Анисиевом сыне и просит не презирать его за бедность)

Чего не в состоянии сказать софист, и такой софист, которого искусство, по общему признанию, в том и состоит, чтобы великое, когда хочет, делать малым, а малое облекать величием? Подобное нечто доказал и ты в рассуждении меня, потому что письмо это, как назвали бы вы, требующие отборности в словах,— пачкан­ное и не более сносное, как и то, которое теперь у тебя в руках, до того превознес ты словом своим, что признаешь себя побежден­ным, и за него уступаешь мне первенство в искусстве писать, подражая в этом отцам, когда они в шутку дозволяют детям гор­диться над ними победою, не терпя чрез то вреда сами и питая тем любочестие детей. И действительно, сколько неизъяснимой приятности в этом слове, в котором ты забавляешься надо мною, как Полидам или Митон какой, увертывающийся от меня при состязании в кулачном бою или в борьбе! Ибо сколько я ни всматривался, не нашел и признаков слабости, почему требующие в слове превосходства еще более удивляются здесь силе твоей и тому, что мог ты столько низойти ко мне в своих шутках, как будто плывущего варвара взялся провести за Афон.

А теперь, чудный мой, беседую с Моисеем, с Илиею и с по­добными им блаженными мужами, которые пересказывают мне свои мысли на грубом языке,— и что у них занял, то и говорю; все это верно по мыслям, но не обделано по слогу, как видно и из сего самого письма. Ибо если и выучился я чему у вас, то за­былось это со временем. Но ты пиши ко мне, содержанием пи­сем избирая что-нибудь другое, чтоб и себя показать, и меня не изобличать.

Я представлял уже тебе Анисиева сына как собственного свое­го. А если он мой, то по отце детище, нищий по нищем. И что говорю, то понятно человеку мудрому и софисту.