Апостол говорит: мы, — разносители благовестия, — благоухание Христово, которое для одних — живот, а для других — смерть, 2, 14–16. Тут ничего от нас не зависит, ибо мы ничего от себя не прибавляем к благовестию; само оно так действует, 2, 17. Оттого мы не приносим никуда рекомендательных писем и от тех, кого просветим, не берем их, чтобы с ними представиться далее где; но само благовестие нас рекомендует и сами обращенные заменяют рекомендательные письма. Смотрят, что сделало наше благовестие, и удостоверяются в его истине, 4, 1–3. Такие мысли сокрыты в словах Апостола, хотя с первого раза они и незаметны. Представляя их, не думаем делать насилие слову, а желаем только, сколько сил есть, войти в дух апостольского свидетельства.

Стих 14. Богу же благодарение всегда победители нас творящему о Христе Иисусе, и воню разума Его являющу нами во всяком месте.

Богу благодарение! Это воззвал он после того, как представил в уме, что сделало его послание в Коринфе, как передал ему о том святой Тит. Грешники раскаялись, неисправности все исправлены, недоумения рассеялись, и всеми изъявлена полная готовность следовать слову Апостола. Слово его оказалось вполне победоносным, и он справедливо мог сознавать себя в положении победителя, совершающего триумфальное шествие после какой-нибудь знаменитой победы. Потому и воззвал: благодарение Богу, победители нас творящему! — Победители творящему, — θριαμβευοντι,— устрояющему для нас триумфу посаждающему нас на триумфальную колесницу. Всегда победители творящему, — всегда так делает для нас Господь, что, когда все будто восстает против нас и все сделанное нами будто разлагается, Он опять все восстановляет в силе и возвращает полную славу истине своей. Вот и теперь в Коринфе все будто расстроилось, — в Асии я отягчен был сверх сил, в Троаде покоя не имел, в Македонии не лучше было; а когда пришел Тит и сказал, что было в Коринфе, не могу не видеть и пред всеми не исповедать победоносной силы Божией, сопровождающей слово наше, устное ли то или письменное. Почему «за все прославляем Бога, Который, премудро правя нами, водит нас туда и сюда, делая всем известными и чрез нас распространяя ведение благочестия» (Феодорит).

Апостол говорит, что их, Апостолов, делает Бог победителями; собственно же победоносным является слово благовестия истины, и на них слава победы падает только, как на органы сего слова. Почему далее говорит, что Бог победителями творит их о Христе, и именно чрез то, что они всюду являют воню разума Его, то есть распространяют всюду благоухание познания о Боге и Христе Господе, Спасителе, — называя сие познание благоуханием, по причине сладостности его и по причине охотного, с радостию и удовольствием, принятия его всеми способными к тому. «Указав на Дающего победы, далее сказывает и причину сих побед, присовокупив: о Христе, то есть чрез Христа и проповедь о Нем. Вонею разума называет он познание о Христе. Мы, говорит, подобны царской кадильнице, потому что всюду ходим, нося с собою небесное миро, от которого исходит духовное благоухание. Сие сказал он, чтобы показать силу проповеди» (святой Златоуст). Сия воня разума победоносна. Как невеста в Песни песней, так души, внявшие слову благовестия о Христе Спасителе, могли взывать: воня мира Твоего паче всех аромат… вслед Тебе в воню мира Твоего течем (Песн. 1, 2–3). Текут вслед Господа, как толпы народа за триумфальною колесницею победителей. Не это ли сходство подало Апостолу повод употребить и означенную метафору: воня разума?

Стих 15. Яко Христово благоухание есмы Богови в спасаемых и в погибающих.

Мы, говорит, благоухание Христово есмы. Если какую материю или одежду надушить каким ароматом, то куда ни внеси их, они всюду распространяют свой аромат, и другого запаха от них уже не слышно никакого, хотя они имеют свой природный запах. Так Апостолы, преисполненные ведения Христова, куда ни являлись, являлись ничего другого не ведающими, кроме Господа Иисуса Христа. Слово их было только о Нем, силы являли они только о имени Его, верующих освящали именем Его, заповеди давали от лица Его, Церкви созидали во славу Его, и все, что от них ни исходило, все было о Христе, для Христа, от Христа. Так осязательно они были благоухание Христово! И это как для спасаемых, так и для погибающих.

Спасаемые — это те, которые веровали, освящались таинствами, возрождались к новой благодатной жизни и начинали ходить в сем обновлении жизни. Погибающие — это те, которые отвращались от слова благовестия и враждебно относились как к нему, так и к Благовествуемому, и к благовестникам. Для тех и других они были благоухание Христово. Тем и другим они ясно, убедительно и осязательно представляли, что иного спасения нет, как в Господе Иисусе Христе; те и другие хорошо понимали, в чем сила сего слова благовестия; но одни принимали его и спасались, а другие отвращались от него и оставались в своей погибели. В том, что есть спасаемые и погибающие, ничего нет рокового, хотя на опыте можно видеть, как иные неудержимо стремятся в пагубу, несмотря на все заботы об их спасении, а другие держатся твердо на спасительном пути, несмотря на окружающие их неблагоприятности спасения. Без Бога нет спасения; и Он всем хочет спастися, только никого не неволя. Потому если есть погибающие, то потому, что не хотят спасаться. Хотя то, почему иные не хотят, изъяснить мы не в силах; однако же то несомненно, что конечная того причина в их произволении.

Стих 16. Овем убо воня смертная в смерть, овем же воня животная в живот. И к сим кто доволен?

«Всем предлагаем мы благоухание Христово, но не все ощущающие оное приобретают спасение. Ибо для болезненных глаз и свет опасен и враждебен; однако же не солнце причиняет вред. Говорят, что птица гриф бегает от благоухания мира, однако же миро остается миром, хотя гриф и бежит от него. Так и спасительная проповедь верующим доставляет спасение, а неверующим причиняет погибель» (Феодорит). Есть яства, которые один принимает с удовольствием, а другой и запаха их сносить не может, и когда ощутит его, то испытывает сотрясение во всем своем теле. Природа яств одна и та же; то, что они так противоположно действуют на тех и других, зависит от случайных настроений их организма. Христос Господь есть существенная жизнь для всех нас; и благовестие о Нем по существу своему животворные для всех содержит начала; между тем по случайным нравственным настроениям для одних оно — жизнь, для других — смерть. «Но спасается ли кто или погибает, — проповедь Евангельская всегда удерживает свое достоинство. Как свет, и тогда, как ослепляет слабых зрением, остается светом, хотя ослепляет; или как мед, хотя бы казался горьким для больных, не перестает быть сладким по своей сущности, — точно так же и благовестие о Христе всегда имеет свойственное ему благоухание, хотя не верующие сему благовестию и погибают; ибо губит их не благовестие, но собственное их ожесточение. И погибелию нечестивых еще более обнаруживается благоухание проповеди. Таким образом, сила благовестия обнаруживается не только в спасении добрых, но и в погибели нечестивых, ибо и солнце потому особенно и ослепляет взоры слабых, что светит очень ясно. Также и Спаситель, хотя лежит на падение и на востание многим (Лк. 2, 34), однако не перестает быть Спасителем и тогда, когда бесчисленное множество людей падает. Итак, благовестие всегда есть спасительное благоухание; но, обоняя благоухание сие, одни спасаются, а другие погибают, — так, впрочем, что если кто погибает, тот бывает сам виною своей погибели» (святой Златоуст).

И к сим кто доволен? Говоря, что спасительное слово благовестия для одних есть воня в смерть, а для других воня в живот, Апостол естественно возбуждает у всех вопрос: как же это? Предполагая этот вопрос как бы уже предложенным себе, он отвечает на него: к сим кто доволен? Кто может объяснить, как это бывает? Бог одного добра желает и одно добро подает; Христос Господь есть наш Спаситель и Живот, и благовестие о спасении в Нем есть слово животворное. Откуда быть пагубе? Разве только от нас. Но и от нас как? Разве только в таком случае, если бы мы стали к благовестию примешивать свои мудрования и потому проповедовать его нечисто. Но этого, говорит, о нас сказать нельзя, как видно из следующего стиха. Таким образом, почему слово благовестия оказывает такие противоположные действия, остается непостижимым. Кто доволен (способен) к тому, чтобы понять это и объяснить?

Такое понимание сих слов и их связь с последующими представляется самым прямым, если иметь во внимании двоякое действие благовестия. А если так смотреть на предыдущую речь, что в ней Апостол только стороною намекнул на то, что благовестие бывает и вонею в смерть, главною же целию имел представить животворность и победоносность слова благовестия; то в словах: и к сим кто доволен Апостол очевидно хотел отклонить от себя всякую честь участия в сей победоносности и все отнести к Богу. Что слово благовестия идет по миру, как победитель на торжественной колеснице, это не от нас, этого из людей никто бы и не мог совершить. Оно само так победоносно силою Божиею, в ней сокрытою, или ей сопутствующею и ей вседейственность сообщающею. Так святой Златоуст: «Поелику Апостол так много сказал великого и необычайного, усвояя себе повсеместное торжество, то опять старается умерить сказанное, все относя к Богу. Он говорит как бы: все сие Христово, и нет ничего нашего. Лжеапостолы хвалятся проповедию как своею; напротив, истинный Апостол в похвалу себе вменяет то, что ничего не называет своим. Почему и говорит: и к сим кто доволен? Откуда уже само собою следовало: а если мы сами по себе не довольны к сему, то все происходящее с нами и чрез нас есть дело благодати».

В таком случае следующие слова будут уже иметь такой смысл: все в благовестии есть дело Божие, дело благодати; нашего тут ничего нет и не может быть. Наша забота вся на то обращена, чтобы в слово благовестия не примешивать ничего своего, а передавать его чистым, как получено, давая ему возможность беспрепятственно действовать всею полнотою свойственной ему силы.

Стих 17. Несмы бо, якоже мнози, нечисто проповедающии слово Божие, но яко от чистоты, но яко от Бога, пред Богом, во Христе глаголем.

Нечисто проповедающии слово Божие, — καπηλευοντες,— корчемствующии слово Божие. Корчемники, чтобы больше иметь дохода, подливают в вино воду, а чтоб эта смесь не потеряла цвета и вкуса вина, подмешивают туда и еще что-нибудь и, таким образом, продают будто настоящее вино, но оно уже не настоящее: и силы той не имеет, и на здоровье действует вредно. Подобны им примешивающие к чистому слову благовестия свои мудрования. Хотя бы такие мудрования и не были ложны, а были прибавляемы в виде объяснения дела по началам ума, — и тогда они, расширяя и разводя слово без нужды, ослабляют его и отнимают у него силу и целительность, какие свойственны ему в его целости беспримесной. Если же примешивается ложь, то все уже извращается и слова благовестия становятся зловестием. Апостол говорит: мы ничего такого не делаем, — не только лжи, но и никакого своего мудрования не прилагаем к слову благовестия, передавая его в его природной чистоте, — так, как приняли его от Бога, — как лица сознающие, что говорим пред очами Самого Бога, говорим во Христе, Его силою, Его охранением, в Его славу, или яко Его дело исполняющие. Святой Златоуст говорит на это: «Хотя мы, говорит Апостол, возвещаем много великого и необычайного, впрочем, ничего не присвояем себе, напротив, все относим ко Христу. Мы не хотим подражать лжеапостолам, которые много присвояют себе самим, ибо это значило бы поступать подобно корчемнику, когда он подделывает вино или продает за деньги то, что надлежало бы давать даром. В самом деле, мне кажется, что Апостол здесь искусно осмеивает любостяжание лжеапостолов и намекает на то, о чем я прежде говорил, то есть что они проповедуют Божественное с примесью своего собственного. Обличая тот же порок, и Исаия говорит: кормчемницы твои мешают вино с водою (Ис. 1, 22). Хотя это сказано о вине, впрочем, не погрешит, кто отнесет сие и к учению. Не так, говорит, поступаем мы; но во что уверовали сами, то же предлагаем и другим, и преподаем учение чистое, без всякой примеси. Почему и присовокупил еще: но яко от чистоты, но яко от Бога, пред Богом, во Христе глаголем, то есть не с тем проповедуем, чтоб обманывать вас, как бы свое дарствуя вам что-нибудь, или от себя что-нибудь привнося и примешивая, — но яко от Бога, то есть не говорим, будто мы от себя что-нибудь дарствуем вам, но утверждаем, что мы все получили от Бога; ибо выражение: яко от Бога значит ничем не хвалиться, как своим, но все приписывать Богу. Во Христе глаголем, то есть все говорим не от нашей мудрости, но просвещаемые силою Христовою». И Феодорит в этом месте указывает главною ту мысль, что Апостолы слово благовестия передавали как оно есть, в его природной чистоте: «Апостол дает знать, что сам он предлагает учения, внушаемые благодатию Божиею, а противники корчемствуют словом Божиим, обращая его в баснь тем, что собственные свои мысли примешивают к благодати, как делают мешающие чистое вино с водою».

Приведем мнения и других наших толковников на некоторые речения: но яко от чистоты, — εξ ειλικρινειας,— от искренности, без лукавства, — «от чистого и бесхитростного сердца (с детскою простотою)» (Феофилакт). Но яко от Бога, — «как от Бога приняли и Богом научены» (Экумений), — так и говорим. Пред Богом, — «сказал это Апостол, чтобы показать прямоту и благодерзновенность своего сердца. Наше сердце, говорит, в этом деле столько чисто, что мы дерзаем представлять его оку и суду Божию» (Феофилакт). Во Христе, — «то есть говорим оглашаемые и научаемые Христом. Вот какую истинность и чистоту, по свидетельству Апостола, имеет преданное нам слово благовестия!» (Экумений).

Таким образом, если действенно и победоносно наше слово благовестия, все то принадлежит самому благовестию и силе Божией, ему сопутствующей, а не нам. Мы только стараемся передавать его во всей чистоте и беспримесности от каких-либо мудрований и собственных своих соображений.

Глава 3, стих 1. Зачинаем ли паки нас самех извещавати вам? Или требуем, якоже нецыи, извещавательных посланий к вам, или от вас известительных?

Апостол ведет речь применительно к обычаю и употреблению рекомендательных писем. Желая встретить благосклонный прием в каком-либо месте, иной берет рекомендательное письмо от известного лица и с ним является в то место; затем, устроив там свои дела, — торговые, а иногда и учительские, — берет и от жителей того места одобрительное удостоверение, чтобы найти подобный же прием и в другом месте. Святые Апостолы никуда не являлись с такими письмами, а с одним словом благовестия и с силою Духа Божия и Христовою, им сопутствовавшею. Это заменяло для них всякое рекомендательное письмо. Сила слова Евангельского и знамения, сопровождавшие его, удостоверяли всех, что они точно посланники Божии. Из этого удостоверения рождалась вера, верою принималось все благовестие; за этим следовало освящение и обновление благодатию и сообщение особых даров. С этого момента начинало властвовать не внешнее уже, но внутреннее удостоверение в небесном достоинстве благовестия; и это не только для самих принявших благовестие и обновившихся в силу его, но и для всех сторонних. Видели сторонние обновление духовное в какой-либо местности, изумлялись и сами приходили к тому убеждению, что принятое ими благовестие небесно, Божественно и достойно благоговейного внимания и верования. Таким образом, обновление сие в одном месте служило вместо рекомендательного письма для Апостолов во всех других местах.

Такой ход успехов благовестия и напоминает теперь святой Павел коринфянам в нескольких выражениях. Сказал он выше, что они ничего не примешивают к слову благовестия своего, но, передавая его в его природной чистоте, оставляют его самодействовать как ему свойственно. Теперь напоминает им: вспомните, ведь мы к вам пришли с одним словом благовестия, и оно само сделало из вас то, что вы теперь. Его силой вы есте то, что есте. Вы это знаете; и вот вам самое близкое для вас удостоверение, что слово благовестия самодейственно и всепобедительно, как я говорил выше! Вот и для нас рекомендательное письмо и пред вами, и пред всеми другими. — Но выражает это святой Павел фигурою поправления, как бы так говоря: но что же это мы? — Будто снова начинаем себя рекомендовать вам, как незнакомые, как будто в первый раз вступающие с вами в сношение? — Никакой нет нужды нам себя рекомендовать вам или представлять, как есть обычай, рекомендательные письма от других к вам и от вас к другим. Все подобное заменяете вы сами; вы сами — рекомендация наша и пред вами и пред другими. — Извещавати, συνιστανειν, представлять кого кому, или рекомендовать.

Блаженный Феодорит пишет в этом смысле: «Зачинаем ли — извещати? Не нам следует сказать это, а вам, которые в точности знаете касающееся до нас (и до дела благовестия у вас)». Экумений таким оборотом передает речь Апостола: «Не скажи кто, что все это мы излагаем, желая порекомендовать вам себя самих или вам себя представить? — Нет; разве нам нужны, как иным некиим, рекомендательные письма к вам или от вас? — Нисколько; вы наше рекомендательное письмо».

Стих 2. Послание бо наше вы есте, написаное в сердцах наших, знаемое и прочитаемое от всех человек.

Вы — рекомендательное наше письмо, письмо открытое, которое все люди знают и читают, — видят веру вашу и добрую по вере жизнь, дознают, или и прямо знают, откуда у вас такая перемена, и, дознав, или зная, что все это произвело в вас благовестие наше, начинают благоговеть пред ним, искать случая услышать его, чтобы и самим вкусить плодов его. Такое чрез вас всюду распространяемое настроение лучше всякого рекомендательного для нас письма. Как написано это послание, ниже объясняет Апостол в 3-м стихе, говоря, что они послание Христово, Духом Святым написанное; а что здесь говорит: написано в сердцах наших, то этим Апостол хочет сказать лишь: все вас читают как послание наше, но вы для нас не чужды, как и мы для вас, — мы носим вас в сердцах своих. Чтобы кто не сказал: вот мы для вас рекомендательное письмо, а вы это письмо бросили открыто, — читай кто хочет, — Апостол говорит на это: пусть там читают вас открыто, но мы дорожим вами не менее, как всякий другой дорожит рекомендательным письмом. Тот свое письмо завертывает и сохранно кладет за пазуху, а мы вас носим в сердце своем, вы там у нас написаны. Где нужно, мы и сами его прочитываем другим, и от нас люди знают об вас не менее, как и чрез видение вас самих.

Святой Златоуст говорит: «Здесь Апостол выражает не только свою любовь к ним, но и свидетельствует об их добродетельной жизни, то есть что они своими добродетелями могут доказать пред всеми достоинство своего учителя. Ибо сие означают слова его: послание наше вы есте. Что сделали бы ваши письма, в которых стали бы вы одобрять и прославлять нас, сие исполняете вы своею жизнию по вере, которую видят и о которой слышат все. Ибо добродетели учеников служат наилучшим украшением для их наставника и одобряют его лучше всякого письма. Написанное в сердцах наших, потому что мы везде обносим вас с собою и содержим в сердце нашем. Как бы так он говорил: вы служите нам одобрением пред другими, и мы всегда имеем вас в сердце своем и пред всеми проповедуем о ваших добродетелях. Потому не имеем мы нужды в одобрительных от вас письмах к другим, вы служите одобрением нашим. Если нужно будет нам рекомендовать себя пред другими, мы вас выставим на среду вместо одобрительного письма. Сие говорил он и в первом послании: печать бо моего апостолства вы есте (9, 2)».

Блаженный Феодорит пишет: «Не имеем нужды в посланиях, — о нас свидетельствуют самые дела и есть у нас одушевленное послание, которое говорит вам и всем в нашу пользу — это вера ваша, прославляемая везде, и на суше, и на море, — потому что мы,

Стих 3. Являеми, яко есте послание Христово служеное нами, написано не чернилом, но Духом Бога жива, не на скрижалех каменных, но на скрижалех сердца плотяных.

Там сказал только, что коринфяне суть послание их, которое все читают то посредством того, что видят их, то посредством того, что сами насадители веры в них говорят о них, нося их всюду в сердце своем написанными. Теперь объясняет, какого рода они — послание, как такое послание написано и где. Это-то главное и есть в речи Апостола, ибо у него цель одна — сказать, сколь высоко и самоодобрительно слово благовестия, чрез которое коринфяне стали тем, что суть.

Являеми, пред всеми являетесь, всем узнающим вас явно бывает, что вы послание Христово, послание Самим Христом писанное и о Христе, то есть послание, свидетельствующее о спасении во Христе, или писанное в духе и по предмету домостроительства спасения во Христе Иисусе. На вас для всех видно, как начинается дело спасения, как устанавливается, как спеется, чем красится (дары Духа Святого) и чем увенчается; вы — живописанный закон жизни о Христе Иисусе. Святой Златоуст говорит: «Возводя их к высшему разумению, называет их посланием Христовым, как имеющих в себе написан закон Божий (о Христе Иисусе). Что Бог благоволил открыть всем (чрез благовестие наше), все сие, говорит, написано в сердцах ваших». Феодорит пишет: «И что я говорю: наше? Вы — послание Самого Спасителя нашего, изречения самой проповеди Его». Экумений и Феофилакт толкуют: вы послание Христово, «потому что закон Его и заповеди Его в вас пребывают и вами блюдутся».

Служеное нами. Написал вас Христос Духом Святым, «а мы только служители писмен» (Феодорит). «Мы приготовили вас к принятию писмен сих. Как Моисей обделал камни и скрижали, так мы приготовили души ваши» (святой Златоуст). «Таким образом, мы посредством проповеди были служителями только веры вашей и вашего ведения дела спасения» (Экумений и Феофилакт). Сама же вера и само ведение и все прочее, чем содевается спасение, написано было в сердцах ваших не нами. Помимо нас, хотя при нашем служении вам словом и действием, все то написал в вас Дух Святой.

Написано не чернилом, но Духом Бога жива. Хочет сказать, что писание их совершалось не внешно, а внутренно, не внешним, а внутренним способом. Обыкновенно пишут на бумаге чернилами. Желающий знать написанное читает, понимает и принимает: так оно переходит к нему внутрь — в сознание, и там умом понимается, сердцем ощущается и вступает в чин возбудителя желаний и деятельной энергии. С вами, говорит, не так было: Дух Божий прямо проник в сердца ваши и там живописал истины спасения, преобразившие вас и исшедшие потом в дело. Вместе с словом благовестия, — духодвижным и духоносным, — Дух Божий проходит ко внутреннему человеку и возбуждает его к вниманию. Внемлющий, принимая чрез слова представление за представлением, узревает наконец, в чем дело и что требуется. По узрении этого, не без содействия благодати, ему предлежит решить, согласен или не согласен. Дух благодати отстраняется при сем: решение принадлежит свободе. Но когда внутри изречется согласие, то оно закрепляется в существе души благодатию, причем и все слышанное из ума, где оно собрано было вниманием, переходит в сердце и печатлеется там живосоставно. Это первое — начальное писание. В нем программа новой жизни, которой требования отсюда же исходят, но не вдруг сознаются и приемлются. Христианство — не теория, а жизнь. Изрекающий согласие принять его принимает обязательство и жить по нему. Эти требования жизни тотчас и входят в сознание и приемлются совестию в закон. Но при всем том, это новый процесс внутренней духовной жизни. Дух благодати помогает ясно вообразить все требуемое и снова отступает, чтобы свобода сама непринужденно изрекла согласие на это. Когда изречется сие согласие, Дух благодати все сознанное, как условие христианской жизни, печатлеет тогда в совести и в сердце: и се живописанные скрижали закона жизни о Христе Иисусе! Это второе писание. Третье писание продолжается непрерывно во всю жизнь. Ничто из этого не делается без Божественных таинств: первое писание завершается святым крещением; второе — святым миропомазанием, а при Апостолах — возложением рук; третье — всю жизнь повторяющимися таинствами покаяния и причащения.

Таким образом, верует кто, возрождается, вступает в новую жизнь и ведет сию жизнь, — все действием Духа Божия. Если все сие и есть именно писание Христово, то само собою очевидно, почему оно написанным почитается не чернилами, а Духом Бога жива.

От рекомендательных писем перешел Апостол к живому писанию, чрез благовестие напечатленному в коринфянах, а это привело к писанию Духом в сердцах, в отличие от писания хотя перстом же Божиим, но вне, на скрижалях каменных. Так все это отделение о превосходстве новозаветного откровения составляется у святого Павла, как вяжется цепь, звеном цепляясь за звено.

Моисей приготовил каменные доски. Бог же перстом Своим написал на них заповеди закона Своего. Это великий символ, изображающий нравственный строй Ветхого Завета. Скрижали — вне человека подзаконного. Читая их, он понимал, что требовалось, и, поелику при законе лежал ответ кровию за неисполнение, понуждался исполнять то. Но это шло отвне, и на нем лежало, как внешнее иго. В христианстве закон жизни о Христе Иисусе пишется Духом Бога жива во внутреннем человеке, в сердце, самом исходище жизни, и, оттуда исходя и обнимая сознание и свободу, наполняет все исходища жизни и является вовне в делах, как естественное проявление того, что состоялось и созрело внутри. Вот великое и существенное различие христианского законописания и законописания ветхозаветного. Там закон читаем был на скрижалях, входил в сознание и ложился на совесть; здесь исходит из сердца вместе с сознанием и совестию, и прямо возбуждает и располагает к делам, кои охотно творятся, а не как там, из-под ига.

На скрижалях сердца плотяных, — Феофилакт и Экумений переставляют так: на скрижалях плотяных, то есть на скрижалях сердца, или в сердце. Сердце — скрижали Закона, когда оно все пропитано заповедями, или одною волею Божиею, так что ни сочувствия, ни расположения не являет ни к чему, кроме заповедей, или кроме того, на чем есть печать воли Божией. Тогда сердце сочетавается с совестию неразрывно, объединяется с нею, и совесть делается ясным и точным определителем закона жизни о Христе Иисусе и вообще, и в частностях. Апостол представляет дело в идеальном совершенстве, достижимом однако ж. Чтобы сердце дошло до такого совершенства, много нам надо трудов и подвигов. Это состояние современно с чистотою сердца. Почему пророк и молился: сердце чисто созижди во мне Боже и Дух прав обнови во утробе моей. Дух прав обновляется вместе с чистотою сердца, или чрез чистоту сердца. Дух же правый во утробе и есть Духом Бога жива написанное на скрижалях сердца писание закона жизни о Христе Иисусе. — Эту цель имели в виду все святые Божии и мерою достижения ее меряли степени восхождения своего к совершенству.