Два предмета здесь: аа) самое восхищение на небо, стихи 1–6, и бб) данный Апостолу пакостник плоти, для прикрытия великих его совершенств духовных, да не превозносится, имея постоянно такого напоминателя о немощи нашего естества, стихи 7–10.

Глава 12, стих 1. Похвалитися же не пользует ми; прииду бо в видения и откровения Господня. Прежде сказал: если должно мне хвалиться, немощами похвалюся. Теперь говорит: похвалиться же чем-либо блестящим, что само собою бросается в глаза, не полезно для меня (Фотий у Экумения), или не пристало мне. Ибо хотя и бывали великие Божии откровени, но при этом есть постоянно при мне пакостник, пакости мне деющий, который больше меня смиряет, нежели сколько то возвышает. Претерпеть все сказанное святым Павлом есть воистину преславное дело. Это окружает лик его славою возвышенного, не земного геройства. Но понять сию славу не всякий поймет сразу; надо ему ее растолковать и представить пояснее, как это сделал святой Златоуст в конце предыдущей главы. Слава терпения сама себя прикрывала смиренною наружностию, или видимостию. Но блестящее что-нибудь само собою бросается в глаза и само трубит о славе своей. Почему святой Павел, имея нужду сказать о бывших ему откровениях, предваряет слово оговоркою: не полезно мне это, или не пристало мне это. И потом, сказавши о том, заключает: да не превозношуся, дадеся ми пакостник. Как бы так: вы из сказанного не делайте на мой счет излишних заключений и не думайте обо мне паче, нежели сколько есмь.

Похвалитися не пользует ми: прииду бо в видения. Прииду бо, — причину показывает, но на что? — На умолчанную мысль: говорю это потому, что перехожу к сказанию о бывших мне откровениях. «Повествование об этом для меня не полезно, но полезно для вас. Почему, промышляя о вашей пользы, вынуждаюсь сказать и то, что не почитаю для себя полезным» (Феодорит). Святой Златоуст говорит: «Что это значит? Сказавши так много, говорит: похвалитися не пользует ми. В том ли смысле, что ничего еще не сказал? — Нет. Но поелику намерен перейти к другому роду похвалы, которая, хотя ведет не к такой же награде, как и прежняя, но по видимому более прославляет его в глазах многих, не умеющих вполне вникнуть в дело, то и говорит: похвалитися не пользует ми. Ибо велики и вышеисчисленные предлоги к похвале, то есть искушения. Но он намерен представить другого рода предлоги, откровения и неизглаголанные, тайны; почему и говорит так. Для чего же говорит: не пользует ми? — Для того, ответствует он, чтобы мне не впасть в высокоумие. Что ты говоришь? Разве не знаешь о сем, хотя бы и не сказал? Но не равно бывает наше превозношение, когда сами только знаем причину к тому и когда сообщаем ее другим. Ибо обыкновенно надмевают нас не заслуги сами по себе, но то, что многие о них свидетельствуют и знают. Посему и говорит Апостол: не пользует ми, а притом не хочет заставить и слушателей думать о нем выше надлежащего. Лжеапостолы рассказывали о себе и то, чего не бывало, а Павел, и что было, скрывает, даже когда самая нужда требовала не скрывать. Не пользует ми, говорит он, научая всех всячески избегать самохвальства. Ибо оно приносит не пользу, а вред, если не понуждает к похвале какая-либо необходимая и полезная причина».

Видение и откровение здесь у Апостола одну мысль содержат: откровение посредством видения. Откровение обнимает все, что Богу угодно бывает открыть нам. Бывает оно умно, когда в ум влагается ведение; бывает внешно, когда Бог или Ангел является и сказывает нужное; но бывает и посредством видений. Видение или в образах представляет духовное, каковы, например, видения Иезекииля, Апокалипсиса, и требует нового откровения в уме, чтоб уразуметь его; или оно есть видение духовного мира в его существенности, когда дух человека необыкновенным образом вземлется и вводится в созерцание его, не в образах, а как он есть. О таком видении и рассказывает теперь святой Павел.

Стих 2. Вем человека о Христе, прежде лет четыренадесяти, аще в теле, не вем, аще ли кроме тела, не вем, Бог весть, восхищена бывша таковаго до третияго небесе.

Вем человека о Христе. Как будто о другом говорит, хотя очевидно, говорит о себе, — это потому, что он при этом был не действующим, а действуемым. Сознавал себя определенно и видел ясно все, что с ним делается; но как не сам действовал, а был действуем высшею силою, то ставит себя только в ряд наблюдателя, а то, что совершалось в нем и с ним, считает предметом или лицом наблюдаемым, будто отличным от себя. Слово Божие отличает в человеке особого некоего человека, внутреннего, или потаенного в сердце. Сей человек и был введен в видение, а обыкновенный человек только помнит то. При всем том ничто не препятствовало бы сказать: я восхищен был, вместо того, как сказал: вем человека восхищенна. Если сказал так, верно, имел разумные причины. Мы можем только гадать, что ход речи расположил его к тому, ибо во всем этом отделении Апостол и вынужден говорить о себе нечто необыкновенное, и хочет прикрыть себя. Так и здесь, — и говорит, и будто не говорит. Святой Златоуст говорит: «Скажет кто: если Павел хотел скрывать, то ему надлежало вовсе и намека не делать, и не говорить чего-либо подобного. А если хотел сказать, надлежало говорить ясно. Итак, для чего же и ясно не сказал, и не умолчал? — Для того, чтобы и сим показать, как неохотно приступает к делу».

Слова: о Христе можно сочетавать различно: и человека о Христе, и — вем о Христе, и — о Христе восхищена. Человек о Христе есть верующий во Христа, облеченный во Христа, ставший едино со Христом. Если б не был таков восхищенный сей, то не был бы и восхищен. — Вем о Христе, ибо если Апостол о себе говорит, то вем человека будет то же, что: я испытал вот что; испытал же не своими силами или какими-либо умовыми изворотами, но о Христе. Но очевидно, что в таком случае — вем о Христе будет сливаться с: восхищена о Христе. Будет: как сочетавшийся со Христом и ставший едино с Ним, я восхищен был силою Его, по благоволению Его, во славу Его, в поспешество делу Его. Экумений и Феофилакт пишут: «Прибавил о Христе, чтоб лжеапостолы, от дерзости которых всего можно ожидать, не сказали, что он был взят демонами, подобно Симону волхву».

Прежде лет четыренадесяти. Если послание писано в 58-м году, то видение падает на 44-й год голода, когда святой Павел с Варнавою носили милостыню в Иерусалим, а по возвращении оттуда Духом Божиим отделены были на проповедь. Итак, это видение было или в Иерусалиме, в бытность святого Павла с милостынею, или в Антиохии, пред отбытием в первый раз на проповедь языкам. То восхищение, о коем говорит святой Павел в речи к народу, когда схватили его в Иерусалиме и хотели убить (Деян. 22, 17), не сходно с этим по содержанию и было раньше его двумя или тремя годами, — именно по возвращении святого Павла из Дамаска в Иерусалим. — Чего ради помянул о времени Апостол, святой Златоуст и все наши объясняют так: «Определил и время, — за четырнадцать лет, ибо не без причины упомянул о сем, но желая показать, что, молчавши столько времени, и теперь не сказал бы, если бы не было великой нужды. Напротив, умолчал бы, если бы не видел погибающих братий. — А если Павел был таков, что в самом начале, когда не имел еще таких заслуг, удостоился великого откровения, то помысли, каков он стал чрез четырнадцать лет?» — Такое наведение и желательно было Апостолу восставить в умах коринфян, как догадывается Экумений: «Поелику же лжеапостолы казались чем-то великим и тем влекли к себе всех, вынужден был и Апостол показать, что он гораздо больше их, чтоб убедить не им, а его словам внимать. Для того и внушает: прежде четыренадесяти лет удостоившийся таких откровений, каков есть теперь, после стольких трудов, поднятых Христа ради?»

Аще в теле, не вем, аще ли кроме тела, не вем. Бог весть. — Не могу сказать, говорит, душа ли одна была взята на небо, а тело оставалось на земле, или и тело туда же было вземлемо. Внимание было занято не этим; оно все было поглощено виденным и на себя не обращалось. После видения вопрос мог родиться и, вероятно, был; но прошло четырнадцать лет, и он остался нерешенным. Если же и для самого святого Павла осталось это нерешенным, то, верно, это такого рода дело, что его решить нельзя, или не следует решать. Святой Златоуст говорит: «Смотри, как и, всем самом скромен: об одном говорит, а о другом сознается, что не знает. Сказал, что был восхищен; а в теле или вне тела, того, говорит, не знаю. Довольно было бы сказать о восхищении, умолчав о прочем, но он по скромности и то присовокупляет. Итак, что же? Ум ли только и душа были восхищены, а тело оставалось мертвым? Или и тело было восхищено? — Сего нельзя определить. Ибо если не знает сам Павел, который был восхищен и удостоился столь многих и столь неизреченных откровений, то тем паче не можем знать мы. Что был он в раю, это знает; что был на третьем небе, и то ему не безызвестно, но как был восхищен, того не знает ясно».

Восхищена бывша таковаго до третияго небесе. Чтобы это сказать, надлежало раздельно видеть, как проходятся небеса — одни за другими — второе после первого и третье после второго. Как все видение было видение того, чего не видит телесный глаз, то и небеса сии нельзя определять по соответствию чему-либо, видимому горе для телесного глаза, простого ли или вооруженного. Небеса сии сокровенны, хотя для способного видеть различны одни от других, разные содержат предметы и разное имеют значение. Внутри, или во глубине, видимого нами мира, сокрыт другой мир, столько же действительный, как и этот, — духовный, или тонко вещественный, Бог весть; но то несомненно, что в нем витают Ангелы и святые. По степени сих последних и степени небес. Как этих степеней много, то и небес, вероятно, много. Апостол был восхищен до третьего неба; но не говорит, что оно последнее. Притом смысл его слов такой, что он миновал два неба и на третьем остановился; но возможно миновать не только два, а пропустить десятки и остановиться на двадесятом.

Стих 3. И вем такова человека; аще в теле, или кроме тела, не вем: Бог весть.

Подтверждает, что был действительно восхищен, и ясно это сознавал, и знает, что это была действительность, а не мечтание какое призрачное. Не может только сказать того, в теле ли он был восхищен или кроме тела. Это, говорит, один Бог знает. Видно, для нас знание сего не нужно; верно, оно к существу дела не относится. Нечего и пытать. Он говорит как бы: изумительно это видение не по предмету только своему, но и по самому способу видения. «О предивном и вышеестественном возвещая деле, с настойчивостию подтверждает, что не знает способа, как оно совершилось» (Экумений).

Стих 4. Яко восхищен бысть в рай, и слыша неизреченны глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати.

Этот рай и есть третье небо, — или сначала восхищен был до третьего неба, а с третьего неба в рай? Если принять последнее, то пройденные небеса будут не райские обители святых и Ангелов, а какие-нибудь небесные, но не райские устроения. Феодорит пишет: «До третьяго неба, как утверждали некоторые, сказал Апостол о третьей части расстоянии между небом и землею, до которой он был восхищен и слышал неизреченные глаголы». По Феодориту выходит, что третье небо и есть рай. Экумений и Феофилакт различают рай от третьего неба. Феофилакт трем небесам нечто соответственное находит и в видимом мире. Он говорит: «Третье небо вот как понимай! Писание и воздух называет небом, когда говорит — птицы небесные, роса небесная: вот одно небо! И твердь оно означает именем неба: нарече, говорит, Бог твердь небо (Быт. 1, 8): вот второе небо. Знает оно и еще небо, в начале сотворенное вместе с землею (Быт. 1, 1): вот третье небо. От этого-то третьего неба человек тот, говорит, восхищен был мгновенно в рай». Так и Экумений: «Восхищен был до третьего неба, и опять оттуда в рай». Экумений и двукратное повторение слов: аще в теле, аще ли кроме тела, не вем объясняет этим же двукратным как бы действием восхищения. И до третьего неба восхищен я был, не знаю, в теле или без тела, — и оттуда в рай восхищен, тоже не знаю, в теле или кроме тела. «Не думай, что Апостол излишне дважды повторил эти слова; но в первый раз сказал о восхищении на небеса, а во второй — о восхищении оттуда в рай». Большая, впрочем, определенность в этих подробностях и не требуется, и ожидать нельзя, чтобы кто-либо сказал об этом что-либо решительно верное, когда молчит сам святой Павел.

Не излишним, однако ж, считаем привесть здесь следующие мысли блаженного Феофилакта: «По букве выходит, что иное место есть третье небо и иное рай; но по аналогии (в духовном смысле, в применении к явлениям нравственно-религиозной жизни) выходит, то — что будто они одно и то же, то — что не одно и то же. Аналогически многое можно сказать об этом, но скажем малое, — что более удобопонятно. Первое небо есть область нравственная, когда кто благоустрояет нрав свой. Второе небо — область ведения тварей, когда кто стяжевает ведение о всяком естестве созданном, сколько это доступно для нас. Третье небо — область ведения богословского, когда кто, в возможной для него мере, достигает ведения вещей Божественных и разум превосходящих посредством созерцания. Итак, святой Павел был конечно восхищен в места, так сказать, близ, или около, Святой Троицы находящиеся, то есть миновав и превыше став всего сотворенного, не зная, в теле ли он или вне тела. Чувствовать и сознать это невозможно было ему, ибо тут прекращается самодействие и самоопределение. Когда вводится человек в область вещей Божественных, самодеятельность его и понимание образа совершения того, что он видит, прекращается. Бог восхищает и вземлет человека, Им он бывает носим и воздействуем. Поелику же и в этих областях есть свои степени и восхождения на них, то бывает, что иной вдруг восхищается в рай, то есть вводится в созерцание сокровеннейших таинств Божества, коих, яко недомыслимых и неизреченных, никто вместить не может, если наперед не изыдет из человеческой поврежденности».

И слыша неизреченны глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати. Чьи глаголы? — Господа Спасителя или Бога невидимого, или Ангелов, или святых, Господом в рай введенных?! И видение всего этого неизреченно, а тем паче невместима для земного уха тамошняя речь, чья бы она ни была. Святые славят Бога, Ангелы песнь Ему поют, Спаситель дает повеления исполнителям Его благоволений. Все там в блаженном движении, но все в строе и гармонии пренебесной, для описания которой нет слов на языке нашем. Жалеть ли, что не сказал, что слышал? Поелику Апостолы посланы были сказать людям всю волю Божию, все, что необходимо для их спасения, — а эти глаголы нельзя было сказать; то надо полагать, что они не относятся к предметам, необходимым для спасения. Если так, то и жалеть нечего, что их нельзя было сообщать нам. Они, верно, касались лично самого Апостола Павла и нужны были только для него, понял ли он их вполне, или не понял. Ибо видения бывают нужны не для обогащения ведения, а для исторжения духа из связности плотской и вещественной. Это паче всего нужно было святому Павлу при вступлении в подвиг проповеди Евангелия. Это и дано ему испытать и вкусить. Блаженный Феодорит так пишет об этих глаголах: «Апостол слышал неизреченные глаголы, каких не леть есть человеку, — не сказал: слышать, но глаголати. Ибо если бы не возможно было человеку слышать, то как услышал бы он? Но Апостол слышал, пересказать же их не осмелился. А иные говорят, что глаголы суть самые вещи; потому что Апостол видел красоту рая, лики в нем святых и всесторонний глас песнословия. Все сие в точности знает сам видевший это».

Стих 5. О таковем похвалюся; о себе же не похвалюся, токмо о немощех моих.

Святой Златоуст говорит: «Не то выражает, чтобы восхищенный был другой кто, но дает такой оборот речи, чтобы и сказать, что прилично и что можно, и вместе избежать необходимости говорить открыто о себе. Иначе, какая была бы сообразность, рассуждая о самом себе, вводить другое лицо? — Для чего же так выразился? Для того, что не одно и то же значит сказать: я был восхищен, и: знаю человека, который был восхищен; или: о себе похвалюся, и: о таковом похвалюся. А если кто скажет, как возможно быть восхищену без тела? то и я спрошу: как возможно восхищену быть с телом? Ибо последнее труднее первого, если рассуждать по разуму, а не покориться вере. А для чего восхищен Павел? — Для того, как думаю, чтобы его не почитали меньшим других Апостолов. Те были вместе со Христом, а он не был; посему Господь, в показание славы его, и его восхитил в рай. Ибо слово: рай многозначительно и всем известно. Таким образом, явно, что слова: о таковем похвалюся, Апостол сказал о себе самом. А если присовокупил: о себе же не похвалюся, то сие значит только, или что без нужды, напрасно и легкомысленно не сказал бы ничего подобного, — или что он хотел, сколько можно, закрыть сказанное». То же говорят и другие наши толковники. Так Экумений пишет: «Смотри, какая непритязательность! Как бы о другом ком сказывает это. О таковем, говорит, похвалюся. Это делает он, желая оставить себя в тени. О себе же не похвалюся, токмо о немощех моих, то есть о скорбях, лишениях и гонениях».

Может быть, и потому так сказал он, чтоб все в сем видении отнести к Богу. Богу да воздастся слава! Тут я не был действующим. Все совершившееся Богом совершено. Ему и слава! Ко мне это прикасается только потому, что во мне происходило; но как без моего ведома и без напряжения моих сил, то я и говорю об этом, как о чем-то не своем. Хвалюсь, яко славным, не присвояя, однако ж, себе ничего. Мои только немощи, унижения, оскорбления, презрения, побои. И это все перенесть Бог помогает, но есть часть и моя; в том же видении ничего моего нет. Все Божие.

Стих 6. Аще бо восхощу похвалитися, не буду безумен, истину бо реку; щажду же, да не како кто вознепщует о мне паче, еже видит мя, или слышит что от мене.

Аще бо восхощу похвалитися, то есть сказанное будто о другом к себе отнести, не буду безумен, то есть не безумное дело сделаю, не ложь скажу, не введу в обман; истину бо реку, ибо так воистину было. И прямо говорит наконец, а все еще прикрывает себя и старается держать себя в тени. Так не хотелось ему окружить главу свою таким ореолом славы!

Прежде говорил, что похвала безумие, а теперь говорит, что похваляясь не буду безумен. «Сие надобно разуметь не в отношении к похвале, но в отношении к справедливости того, чем хвалится. В сем последнем отношении и говорит: не буду безумен. Почему присовокупляет: истину бо реку» (святой Златоуст). И в том отношении не буду безумен, что делаю это наперекор своему нраву, вынуждаемый пользою, какая отсюда проистекает для вас. «Ибо не безумен тот, кто ради спасения и созидания душ, вынуждаемый необходимостию, возвещает о благодати, от Бога ему ниспосланной. Напротив, благоумному и человеколюбивому свойственно для спасения других пренебрегать даже подозрением в самовозношении» (Экумений).

Щажду же. Однако ж, хоть и нужда належит, и польза есть, все я скуп на похвалы себе, боюсь выставлять себя так светло. Да не како вознепщует кто о мне паче. «Не сказал: да не скажет кто паче, но: да не вознепщует, даже да не подумает о мне больше, чем я достоин. Вот настоящая причина, почему он все умалчивает о себе и скрывает свое; и даже когда нужда заставляет сказать что, говорит прикровенно, ставя себя в тени! Боится, как бы не подумали о нем больше, нежели что он есть. Ибо уже было однажды, что знамений ради сочли его и Варнаву за богов и собрались закалать в честь их волов. Чтобы не придумали, если бы он объявил все свои откровения и выставил на вид все славное?» (Экумений).

Паче, еже видит мя, или слышит что от мене. Стань все рассказывать, раздражится воображение и станет представлять больше, нежели что говорят слова; а по причине разгорячения воображения и глаза будут видеть во мне больше, нежели что есть. «Поэтому боюсь сказывать все, чтобы не составил кто о мне большего, нежели о человеке мнения» (Феодорит). Святой Златоуст говорит: «Как стихии мира создал Бог и немощными и блистательными, чтоб они чрез одно проповедали Его могущество, а чрез другое удерживали людей от заблуждения; так и Апостолы были вместе и чудны и немощны, дабы самыми делами могли научать неверных. Ибо если бы они, пребывая всегда чудными и не показывая в себе примеров немощи, стали одним словом убеждать людей, чтобы не думали о них больше надлежащего, то не только не успели бы в сем, но еще произвели бы противное. Ибо одни словесные отговорки скорее были бы причтены смирению и заставили бы еще больше им удивляться. Потому-то немощь нередко действительно обнаруживалась и в самых делах их. Примеры сему всякий может видеть и в ветхозаветных святых мужах. Илия был человек чудный, но некогда изобличил себя в боязливости (3 Цар. 19). Велик был и Моисей, но он по той же самой немощи предался некогда бегству (Исх. 2). А подвергались они сему, когда Бог отступал от них и попускал, чтоб изобличалась в них немощь человеческой природы. Когда Моисей вывел израильтян из Египта, они говорили: где Моисей? Чего же бы не сказали они, когда бы он ввел их в землю обетованную? По сей же причине и Павел говорит: щажду же, да не како кто вознепщует о мне паче».

Стих 7. И за премногая откровения, да не превозношуся, дадеся ми пакостник плоти, аггел сатанин, да ми пакости деет, да не превозношуся.

И за премногая откровения, τη υπερβολη των αποκαλυψεων,— преизбытком откровений да не превозношуся, дадеся ми пакостник плоти, σκολοψ τη σαρκι, рожон в плоть, или для плоти, плоть поражающий и бодущий, — да ми пакости деет ινα με κολαφιζη, чтоб по щекам бил меня, давал мне пощечины, унижая и посрамляя меня.

Обыкновенно думалось, что пакостник плоти, ангел сатанин, есть нечто смущавшее и беспокоившее святого Павла со стороны плоти и находившееся в самой плоти. Новые толковники признали, что святой Павел говорит здесь о движениях похоти плотской. Но похоть плотская что за особенность? Ее испытывают все, и не только безбрачные, но и брачные. А святой Павел образом выражения своего дает мысль, что ему дано нечто особенное, что не всем обще. К тому же данный ему пакостник, κολαφιζει, бьет по щекам, немилостиво, жестоко действует, а похоть плотская есть самый льстивый и вкрадчивый враг. Потому эту мысль принять нельзя. Наши толковники полагают, что святой Павел говорит здесь, так же как, и прежде, о внешних бедствиях и о неприязненности со стороны врагов Евангелия, кои суть орудия сатаны. Так святой Златоуст говорит: «Что значат эти слова Апостола, определится само собою, когда откроем, кто пакостник и кто ангел сатанин. Некоторые говорили, что сие означало какую-то головную боль, производимую диаволом. Но сие невозможно. Ибо тело Павлово не могло быть отдано в руки диавола, потому что сам диавол уступал Павлу, по одному его повелению. Павел назначал ему законы и пределы, когда, например, предавал ему блудника во измождение плоти, и диавол не смел преступать оных. Итак, что же значит сказанное? Сатана на еврейском языке значит противник. И Святое Писание в третьей книге Царств (Гл. 5, 4) называет сим именем противников. Повествуя о Соломоне, говорит: не было сатаны во дни его, то есть соперника, который бы воевал с ним или беспокоил его. Посему слова Апостола имеют такой смысл: Бог не благоволил, чтобы проповедь наша распространялась беспрепятственно, желая смирить наше высокое о себе мнение, но попустил противникам нападать на нас. Ибо сего достаточно было к низложению гордых помыслов а головная болезнь не могла сего произвесть. Таким образом, под ангелом сатаниным разумеет он Александра ковача, сообщников Именея и Филита, и всех противников слова, которые вступали с ним в состязания и противоборствовали ему, ввергали его в темницу, били и влачили. Ибо они делали дела сатанинские. Так Священное Писание и иудеев называет сынами диавола, потому что они ревновали делам его, так и ангелом сатаны называет всякого соперника. Посему слова: дадеся ми пакостник плоти, да ми пакости деет означают не то, что Бог Сам вооружал противников, или наказывал и обуздывал чрез них Апостола, — да не будет сего! — а только, что он дозволял и попускал им на время». Феофилакт решает притом вопрос: почему говорится: ангел сатанин, когда восстававших было много? — «Почему Апостол не сказал: ангелы сатаны, а — ангел? — Потому что в каждом месте обычнее один какой-либо восставал против Павла супостат и поднимал против него народ, по его началу восставали и прочие. Или, что и гораздо лучше, Апостол назвал ангелом сатаны самое это дело, то есть сопротивление проповеди и причинение бед проповедникам. («Ангелом сатаны назвал обиды, поругания, народные восстания». Феодорит). А слова: да не превозношуся некоторые поняли в смысле: да не славим буду от людей. Но не это говорит здесь Павел, хотя выше и сказал так, но то именно, да не востщеславлюсь, говорит, ибо и он был человек». Так Феодорит, Экумений, святой Дамаскин и Амвросиаст, так и Фотий у Экумения.

Стих 8. О сем трикраты Господа молих, да отступит от мене.

Да отступит, то есть пакостник плоти, ангел сатанин. По смыслу, какой дан святыми отцами сим словам, Апостол говорит: да угладится путь проповеди, да сократятся нападки, да не встречаю сопротивления в такой силе и непрерывности. — «Апостол показал в сих словах немощь природы, ибо говорит: просил я избавления от искушений» (Феодорит). «Трикраты: многократно. И это показывает великое смирение Апостола, когда не скрывает того, что он не выносил вражеских наветов, но изнемогал и молился об освобождении от них» (святой Златоуст).

Стих 9. И рече ми: довлеет ти благодать Моя: сила бо Моя в немощи совершается. Сладце убо похвалюся паче в немощех моих, да вселится в мя сила Христова.

Довлеет ти благодать Моя; «то есть довольно для тебя, что ты воскрешаешь мертвых, исцеляешь слепых, очищаешь прокаженных и творишь другие чудеса. Не домогайся того, чтобы жить в безопасности, без страха, и проповедовать без труда. Но ты скорбишь и печалишься? Не приписывай Моей немощи того, что многие коварствуют против тебя, терзают тебя, гонят и бьют тебя бичами. Сие самое и показывает Мою силу. Сила бо Моя в немощи совершается, то есть когда вы, гонимые, одерживаете верх над гонителями, когда вы, преследуемые, побеждаете своих преследователей, когда вы, связываемые, обращаете в бегство связывающих. Итак, не желай излишнего. Заметь же, что Апостол представляет одну причину, а Бог другую. Он говорит: да не превозношуся, дадеся ми пакостник плоти; а Бог сказал, что попускает сие для явления силы Своей. Посему ты просишь не только излишнего, но даже помрачающего славу Моего могущества. Ибо слова: довлеет ти показывают, что не нужно уже ничего прибавлять, но что все сделано» (святой Златоуст). «Из вашей немощи сила Моя является во всей полноте и во всем совершенстве. Если бы для проповеди употреблены были какие-нибудь мудрецы и царственные особы, то покорение всех Евангелию мог бы иной приписать силе послуживших проповеди. Ныне же немощь служащих благовестию во всем свете показывает силу Божию; она одна является здесь действующею, и все, что ни совершается, к ней одной должно быть относимо» (Экумений).

«Услышав такой ответ, Павел говорит: сладце убо похвалюся паче в немощех моих. Чтобы коринфяне не упали в духе, видя, что Апостолы находятся в гонении, Павел показывает, что чрез гонения делается он славнее, что в сем особенно обнаруживается сила Божия и что совершающееся с ним достойно того, чтоб тем хвалиться. Посему и говорит: сладце убо похвалюся. Не от скорби сердца сказал я исчисленное мною выше, или уповаемое теперь, то есть что дадеся ми пакостник; напротив, я сим украшаюсь и еще большую силу привлекаю на себя от Бога. Почему и присовокупляет: да вселится в мя сила Христова. Сими словами дает разуметь и другое нечто, именно: в какой мере усиливались искушения, в такой мере умножалась и пребывала в нем благодать» (святой Златоуст).

Стих 10. Темже благоволю в немощех, в досаждениих, в бедах, во изгнаниих, в теснотах по Христе; егда бо немощствую, тогда силен есмь.

«Темже благоволю. Не сказал: терплю, но благоволю, то есть радуюсь, веселюсь, благодушно принимаю встречающееся, потому что мнимая немощь доставляет мне истинную силу» (Феодорит).

Благоволю в немощех: какие же это немощи? — Досаждения, беды, изгнания, тесноты ради Христа. Этим Апостол сам определяет, кто именно у него пакостник плоти и ангел сатанин. Молился он, да отступит от него сей пакостник. Господь сказал ему: довлеет ти благодать Моя: сила бо Моя в немощи совершается, то есть является в тебе действующею при этом пакостнике и ангеле сатаны, обличающем твое бессилие и твою немощь. Апостол соглашается на такой порядок, говоря: сладце убо похвалюся паче в немощех, то есть не хочу уже освобождаться от пакостника и ангела сатанина, остаюсь с ним охотно и в похвалу себе вменяю, что он томит меня, — иначе, тем, что обложен немощами. Объяснив теперь, что такое немощи, именно, что это суть досаждения, беды, изгнания, тесноты по Христе, он показал, что они-то и суть пакостник плоти и ангел сатанин. Такое наведение при сих словах делают все наши толковники.

Святой Златоуст говорит: «Видишь ли, как ясно открыл теперь все? Ибо, говоря о роде немощей, наименовал не горячку или периодическую болезнь, или другую телесную немощь, но обиды, гонения и притеснения. Видишь ли, какая благопокорная душа? Апостол желал бы избавиться от бедствий; но когда услышал от Господа, что сему не должно быть, не только не упал в духе, не получив просимого, но еще радовался тому. Посему и сказал: благоволю, радуюсь, желаю терпеть обиды, гонения и притеснения за Христа. Сказал же сие, желая и лжеапостолов смирить, и коринфян ободрить, чтоб они не стыдились Павловых страданий. Ибо таковое терпение скорбей может сделать нас сильнее всех. Потом выставляет и другую причину: егда бо немощствую, тогда силен есмь. Чему дивиться (что есть немощи), если в немощах наших обнаруживается сила Божия и я тогда бываю силен? Ибо тогда наипаче действует благодать Божия. Зане якоже избыточествуют и страдания Христова в нас, тако Христом избыточествует утешение наше (2 Кор. 1, 5). Где скорбь, там и благодать; а где благодать, там и утешение, и сила к подъятию скорби. Когда он ввержен был в темницу, тогда сотворил чудеса. Когда терпел кораблекрушение и занесен был в варварскую страну, тогда особенно прославился. Когда связанный взошел в судилище, тогда победил самого судию. Так было и в Ветхом Завете. Среди искушений процвели праведники. Так три отрока, так Даниил, Моисей и Иосиф — все чрез искушения сделались славными и удостоились великих венцов. Ибо тогда душа и очищается, когда терпит скорби ради Бога. Тогда она получает большую помощь, потому что имеет нужду в большем содействии от Бога и достойнее большей благодати; а делаясь любомудрою, сокровиществует себе великие блага, не говоря уже о тех наградах, какие отложены для нее у Бога. Ибо скорбь искореняет высокомерие, отсекает всякое нерадение, уготовляет к терпению, обнаруживает ничтожность дел человеческих и в жизнь вводит много любомудрого. Ей уступают все страсти: зависть, ревность, похоть, пристрастие к богатству, плотская любовь, гордость, высокомерие, гнев и весь рой душевных недугов. Если кто рассмотрит и настоящие наши дела, увидит, какую пользу приносят скорби. Ныне наслаждаясь миром, мы ослабели, обленились и наполнили Церковь тысячами зол. Когда же терпели гонения, тогда были целомудреннее, благонравнее, ревностнее и усерднее как к сим собраниям (к Церкви), так и к слушанию (поучений). Что огонь для золота, то скорбь для души: она стирает с нее скверну, делает ее чистою, светлою и ясною. Скорбь вводит в царство, а утешная жизнь в геенну; посему к царству тесный, а в геенну пространный путь. Посему и Христос, как бы предлагая нам какое-либо великое благо, сказал: в мире скорбни будете (Ин. 16, 33)».