Стихи 4 и 5. Надеяние же таково имамы Христом к Богу; не яко доволни есмы от себе помыслити что, яко от себе, но доволство наше от Бога.

Хотя впереди Апостол все относил к слову благовестия и благодати Духа, живописавшего на сердцах коринфян; не мог однако ж умолчать, что то и другое было и служило ко спасению чрез них. Они были ближайшие к коринфянам орудия Божественного на них воздействия благодати. И коринфяне это знали из самого дела. Из уст их шло победительное слово благовестия; чрез крещение, или ими самими, или по их руководству совершавшееся, подавалось возрождение к новой жизни; чрез возложение их рук нисходили дары Святого Духа. Все это ведали коринфяне. Потому когда Апостол возвеличил так дело Божие, в них и на них явленное, мог подать им повод подумать о нем и других содействователях ему более, нежели сколько они суть. Почему и счел нужным оговорить это и представить дело, как оно есть. Он говорит как бы: точно, и мы тут действуем и действуем с полным дерзновением, с полною уверенностию в Боге чрез Христа Господа; и Он никогда не посрамляет нашего упования, но всегда действует чрез нас по всей полноте действий Божественных, каким положил Он совершаться в людях по домостроительству спасения. Но не подумайте о нас что-либо лишнее. Несмотря на все это, чрез нас совершающееся, мы тут — ничто. Не только придумать от себя что-либо к лучшему на людей действию мы не можем, как от себя, но и того, как все действуется, не понимаем. Действия, во спасение от нас исходящие, оказываются полными, и мы являемся будто гожими и способными к совершению их, но сия гожесть и способность не от нас — довольство наше от Бога. Он действует чрез нас о Христе Иисусе благодатию Святого Духа.

Надеяние — имамы, — πεποιθησιν,— уверенность в Боге имеем, что Он не откажет воздействовать чрез нас в том или другом случае, как обетовал и положил, и имеем сию уверенность чрез Христа Господа, ибо действуем в порядке домостроительства спасения, совершенного Господом. Феодорит пишет: «Смело уповаем на Бога всяческих, потому что Христос дерзновение сие дал нам; о себе же не думаем высоко и не из собственных своих помыслов слагаемую предлагаем проповедь». — Святой Златоуст говорит: «Опять все приписывает Богу и виновником всего называет Христа. Не сказал: надеяние имамы таково, по которому одно усвояем себе, а другое Богу; напротив, таково, которым все возлагаем на Бога и Ему вменяем: ибо довольство наше от Бога». Вот Экумениево слово: «Надеяние имамы, дерзаем, говорит, совершенно возлагаемся на Бога, чрез Христа исполняясь воодушевленным к Нему дерзновением; сами же по себе мы нисколько не довольны достойно поработать в сем служении; даже в ум взять не можем величия дел, а не только понять что-либо в нем».

Стих 6. Иже и удоволи нас служители быти Нову Завету, не писмене, но Духу: писмя бо убивает, а Дух животворит.

«Что значит: удоволи нас? — То, что Бог сделал нас способными к таковому служению. Ибо великое дело — сообщить вселенной такие скрижали и писмена, которые гораздо важнее первых. Потому присовокупил: не писмене, но Духу. Вот различие ветхих и новых скрижалей! Моисей принес не Дух, а писмена, а нам вверено преподание Духа» (святой Златоуст). «Сам Бог всяческих преподал нам силу, достаточную к тому, чтобы служить благодати Духа. Ибо предлагаем не ветхие писмена Закона, но новый дар Духа» (Феодорит). «Бог удоволил нас, исполнил силою Своею, сделал нас служителями, пригодными к такому великому и Божественному делу, служителями Нового Завета, не писмене, но Духа. И Закон был духовен, но Духа не подавал, как подает Новый. Нам, говорит, вверено преподание не писмени, как Моисею, но Духа. Апостолы не учение только о духовном и Божественном преподавали, но подавали Духа, возлагая руки на верующих» (Феофилакт).

Вот существо Нового Завета — одуховление верующих. Слово, исходившее из уст Апостолов, было такое же, как и ветхозаветное; и если б апостольское служение одною проповедию ограничивалось, то Новый Завет не был бы выше Ветхого, хотя бы понятия, сообщаемые проповедию, были и выше ветхозаветных. Не в понятиях сила Нового Завета, а в благодати Духа. Слово благовестия только приготовляло к принятию Духа; но дело новозаветное совершал Дух, приемлемый чрез Божественные таинства, коих первыми служителями были Апостолы. Дух, вошедши в сердце, не писал только Новый Завет, но совершал его, преобразуя внутреннего человека по духу Нового Завета. Дух все делал: Он и веру воображал; Он и новую жизнь устроял; Он пути жизни направлял. И тут Апостол не новое что возвещает, а указывает исполнение того, что предвозвещено издревле пророками. Пророк Иеремия предрекал: се, дние грядут, глаголет Господь, и завещаю дому Израилеву и дому Иудину завет нов, не по завету, егоже завещах отцем их… дая законы моя в мысли их, и на сердцах их напишу я (Иер. 31, 31–33). Пророк Иезекииль дополняет сие пророчество: И дам им сердце ино, и дух нов дам им, и исторгну каменное сердце от плоти их, и дам им сердце плотяно, яко да в заповедях Моих ходят, и оправдания Моя сохранят и сотворят я: и будут Ми в люди, и Аз им буду в Бога (11, 19–20). Предсказания сии исполнились, когда Господь излил Духа Своего Святого на святых Апостолов, а потом ими, чрез посредство Богоучрежденных таинств, и на всех верующих. Верующие все принимали Духа и становились новы в самых исходищах жизни. Так это и всегда бывает со всеми, которые искренно веруют и нелицемерно идут путем веры. Вот, говорит, какого завета быть служителями удоволил нас Бог, — не писмене, но Духа!

Писмя бо убивает, а Дух животворит. «Апостол о том и другом выразился, взирая на конец, потому что закон наказывал преступающих, а благодать животворит верующих» (Феодорит). «Письмом здесь называет он закон, угрожающий наказанием преступникам закона, а Духом — благодать, чрез таинство крещения животворящую умерших грехами. Прежде сказал он, что один завет написан на скрижалях каменных, а другой на сердцах плотяных. Но ему показалось, что такое различие еще невелико, а потому присовокупил, что прежний Завет написан буквами и чернилами, а Новый — Духом. Но как и сие различие еще не вполне могло возбудить его слушателей, то он указывает в них еще нечто такое, что сильно было окрылить их, то есть то, что писмя убивает, а Дух животворит. Что же это значит? — По ветхому закону грешник подвергается наказанию, а по новому он прибегает к крещению и становится праведным; а соделавшись правым, он оживает, освободившись от смерти греха. Закон, если поймает убийцу, то осуждает его на смерть; а если постигнет убийцу благодать, то она освящает и оживляет его. Но что я говорю об убийце? Закон и того схватил и побил камнями, который собирал дрова в субботу (Числ. 15, 32–36). Вот что значит: писмя убивает! Напротив, благодать ловит бесчисленных человекоубийц и разбойников и, омывши их водами крещения, разрешает от прежних зол. Вот что значит: Дух животворит! Закон кого поймает, того из живого делает мертвым, а благодать преступника из мертвого (духовно) соделывает живым. Благодатию крещения омываются грехи, заглаждаются прежние неправды; человек оживает, и всякая благодать напечатлевается в его сердце, как на скрижали» (святой Златоуст).

К настоящему времени и христианство все заключено в письмена. Духодвижное слово апостольское составляет наше откровение новозаветное; духоносные таинства обставлены благолепною обрядностию; руководительные мановения Духа исполняются в отношениях пастырей и пасомых. И все сие определено уставом. Но устав — писмя, буква; исполнение его — форма внешняя. Во всем этом можно и не быть духу жизни. Можно двигаться в жизненных формах без жизни. Можно знать на память и понимать весь Новый Закон, и не иметь Духа, просвещающего верою живою; можно строго исполнять все чины церковные и не иметь Духа оживляющего, или не иметь жизни духовной; можно пребыть и в полном подчинении пастырству, не встречая руководства, истинно от Духа исходящего. Истинно духовная жизнь движется во всех этих порядках, но не необходимо ими предполагается. Все живем по установившемуся чину; но одни одуховлены, а другие нет. Из двух стоящих в храме, и даже действующих, один может быть духоносен, а другой нет. Итак, как же? И тут писмя убивает? — Писмя, буква, форма везде одну цену имеет; и когда нет при них Духа, они ничто. Дух же идеже хощет дышит, и не веси, откуду и как приходит. Без веры и таинств не приходит; но и они могут быть исправляемы лишь по форме, без проявления внутренней силы. Что все это так, повсюдные опыты удостоверяют. Они у нас пред глазами. Но как и почему так делается, тут мы ума приложить не можем. Великим секретом закрыл Господь зарождение и спеяние жизни от Духа. Так Его воле угодно; воля же Его свята, и праведна, и блага. Одно утешение: ищите и обрящете.

Стихи 7 и 8. Аще ли служение смерти писмены образовано в каменех, бысть в славу, яко не мощи взирати сыном Израилевым на лице Моисеово, славы ради лица его престающия: како не множае паче служение Духа будет в славе?

Уже довольно показал Апостол превосходство Нового Завета пред Ветхим, особенно тем, что тот, Ветхий, был начертан мертвыми буквами на камне, а этот, Новый, живописуется животворящим Духом в сердце, от чего тот мертвящ, а этот животворящ. Теперь хочет представить преславность Нового Завета, помрачающую славу Ветхого, и для этого пользуется указанием на славу, отражавшуюся на лице Моисея, когда он сходил с горы после беседы с Богом. У него здесь идет такое умозаключение: сколько превосходнее домостроительство спасения, нами вам предложенное и вами принятое, пред ветхозаветным, это вы знаете по собственному опыту; вы приняли животворящего Духа, новую жизнь вам даровавшего, вас освятившего и знамение своего в вас пребывания осязательно являющего (в чрезвычайных дарах). Ничего такого ветхозаветное служение не давало. Но смотрите, какою славою сопровождалось его учреждение? Моисей, сходя с горы с начертанием его, блистал славою. Заключайте же отсюда, что если то, столько низшее сравнительно с нашим служение так являлось славным, то насколько славнее его наше служение? Цель такой речи Апостола будто такая: я толкую вам о превосходстве новой благодати пред ветхозаветным служением; при этом может иному прийти на мысль: но как же Моисей, сиял славою; а здесь что видим? Спаситель в уничижении, Апостолы все непоказны и всех верующих участь такая же не славная. Смотрите, не соблазнитесь такою мыслию; напротив, из того самого, что то ветхозаветное служение явилось так славным, заключайте, что наше несравненно славнее. Ибо силу его вы уже изведали на себе и свидетельство его превосходства в себе носите. Если то, что получаете от сего служения, несравненно превосходнее того, что давало то служение, то не сомневайтесь, что и слава нашего служения блистательнее славы того служения. Не смотрите на видимость; видимое временно, невидимое вечно. Видимо ли то, что имеете вы от Духа благодати? — Невидимо. А менее ли оно от того действительно? — Нисколько не менее; ибо вам не стороннее что сказывается о сем, а то, что вы сами ощущаете и в себе испытываете. Так — если это несомненно, хотя невидимо, не сомневайтесь, что и слава нашего служения действительно есть блистательнее славы служения ветхозаветного, хотя блеска славы сей никто не видит. — Внушает им Апостол эту истину посредством умозаключения, ибо на славу сию не мог он указать так, чтобы и телесные очи видели ее, как славу Моисея видели израильтяне, — не мог сказать: на, вот смотрите — какая слава! И умными очами слава сия не созерцается, как свет какой, а только приемлется в несомненности убеждения, что она есть. Эта несомненность убеждения есть свет ее. Самая же слава — превосходство достоинства его, ясно сознаваемое. Все же сие строилось на том несомненном факте, что домостроительство спасения давало Духа благодати, сообщало новую духовную жизнь и венчалось особыми дарами. Это всеми испытываемое оживление от Духа, эта духоносность и духодвижность, присущие всем, давали умозаключению Апостола точку опоры неколеблемую и силу, способную отражать все недоумения.

Такое построение мыслей видит у Апостола святой Златоуст, а за ним и все наши. Он говорит: «Апостол сказал, что Моисеевы скрижали были каменные и начертаны буквами или письменами, а новозаветные скрижали плотяны и пишутся Духом; сказал также, что писмя убивает, а Дух животворит. Оставалось наконец присоединить к сему сравнению нечто другое, немаловажное, именно о славе лица Моисеева, какой славы никто не видел в Новом Завете телесными очами. Потому первая и казалась великою славою, ибо поражала чувства и созерцаема была телесными очами, хотя вместе была и недоступна. А слава Нового Завета есть духовная. Но постижение сего превосходства последней недоступно было для немощных, потому ветхозаветная слава более восхищала и привлекала их к себе. Итак, поелику он допустил уже такое сравнение (Нового Завета с Ветхим), то решился показать и превосходство новозаветной славы. Поелику же это было очень трудно по причине немощи слушателей, то смотри, что он делает и какой для достижения сей цели употребляет способ: сие различие и превосходство он показывает чрез умозаключения, которые извлекает из вышесказанного им. Если ветхозаветное служение, говорит, было служение смерти, а новозаветное есть служение жизни, то, без сомнения, и слава последнего служения больше славы первого. Поелику он не мог представить новозаветной славы очам телесным, то превосходство ее и показывает чрез умозаключения».

Умозаключений сих строит Апостол три, исходною точкою для которых служат, с одной стороны, слава Моисеева лица, а с другой — духовные совершенства новозаветного служения. Производство умозаключения везде одно: то меньше, да так славно; как же не будет несравненно превосходнее это лучшее и большее? Ставит наперед, чем то меньше и чем это больше, и отсюда выводит очевидное заключение: если то меньшее — славно, то, конечно, это большее несравненно славнее. В сравнение идут следующие черты: то — служение смерти (мертвое), а это — служение Духа (живое и живоносное) (стихи 7, 8); то — служение осуждения, а это — служение правды (9, 10); то — престающее, а это — пребывающее (–11). Кто не видит, что если первое славно, то второе должно быть несравненно славнее?

После сего понятно содержание этих, 7–11, стихов. Надобно, однако же, сделать нужные замечания на некоторые речения.

Что разуметь здесь под служением? — Не Моисеево посредство и Апостольство, а домостроительство спасения подзаконное и благодатное, в их сравнении одного с другим. Так святой Златоуст и все наши. Феодорит только то на то, то на другое указывает. И по ходу речи лучше разуметь последнее. Апостол в этом отделении рассуждает все о превосходстве Нового Завета и его выставляет на вид, себя же всячески прячет и заслоняет. Пред этим только сказал, что сами по себе они ничто. Уместно ли предполагать, что после такого слова он тотчас выставляет славу Апостольства?

Аще ли служение смерти писмены образовано в каменех, бысть в славу. — Образовано — εντετυπωμενη, напечатлено буквами на каменех — на двух скрижалях каменных. На этих скрижалях написано было только десятословие; под служением же смерти разумеется все ветхозаветное учреждение. Апостол обнимает все его тем одним, что написано было на скрижалях, ради того, что десятословие составляло средоточие всего ветхозаветного учреждения, и ради того, что слава на лице Моисея в первый раз показалась, когда он сносил скрижали, а может быть, и ради того, что писание буквами на камнях очень хорошо выражает существенные черты Ветхого Завета. Слова: бысть в славе указывают на прославление зрака плоти лица Моисеева, когда сходил он с горы. Это прославление было так велико, что Аарон и все сыны Израилевы не могли выносить блистание его, и убояшася приступити к Моисею (Исх. 34, 29–30). Это и выражает Апостол, когда говорит: яко не мощи взирати сыновом Израилевым на лице Моисеово. Сам Моисей сначала и не ведяше, яко прославися зрак плоти лица его, но когда узнал, стал возлагать покров на лице свое (–33) для того, чтоб беспрепятственно входить в общение с сынами Израиля по делу устроения всего Завета. Восходя же на гору, Моисей снимал покров для беседы с Богом. Это прославление лица было следствием видения славы Божией, ее отражением; почему по окончании всего дела устроения заветных порядков, вероятно, прекратилось. Почему Апостол и назвал славу сию престающею. Не могли, говорит, сыны Израилевы взирать на Моисея, — славы ради лица его престающия.

Но чего ради учреждение сие названо служением смерти? — «Апостол служение закона нарек служением смерти, потому что закон наказывал (смертию) преступников» (Феодорит). «Под служением смерти Апостол разумеет закон, хотя закон не был виновником и породителем смерти. Виновник смерти — грех. Он вел к нарушению закона; а закон обнаруживал это и подвергал осуждению за грех. Он яснее открывал зло и только наказывал за зло, а не побуждал ко злу; и служил не для того, чтобы производить грех или смерть, но чтобы наказывать того, кто грешит. А таким образом он был вместе и истребителем греха. Ибо когда показывал грех столько страшным, то, без сомнения, сим заставлял и убегать его, или укрощал грех страхом наказания» (святой Златоуст). Удерживал от дел греха закон, а сила греха оставалась в действии и при нем. Поелику сила греха есть мертвящая сила, раздражаема же она была законом, не дававшим между тем помощи к противостоянию ему, то он держал подзаконных в мертвящей области греха. «Закон не другое что был, как письмена. А письмена никакой помощи, как, напротив, бывает в крещении, не доставляли находящимся под законом; но скрижали и начертания приносили смерть преступающим письмена» (святой Златоуст). Вот почему закон есть служение смерти!

Или, может быть, подзаконное учреждение названо служением смерти в том смысле, что было мертвое служение, то есть письменное, буквенное, уставное, служение внешнее, без внутренней силы жизни. Закон не давал Духа, а предписывал только дела. Дела делались обычным порядком, а внутри не было духовной жизни, ибо она дается Духом, которого не сообщал закон. В Новом же Завете, напротив первое дело есть дарование Духа, который, возрождая к новой жизни, живописал вместе в сердце и законы сей жизни, подавая силу не внешно только подавлять, но истреблять грех. Почему, противополагая новозаветное учреждение ветхозаветному, яко служению смерти, он назвал его служением Духа, давая разуметь, что служение Духа, по нему, то же есть, что служение жизни, то есть живое, из сердца исходящее, не внешними предписаниями определяющееся, а извнутри исходящее, как потребность сердца. Но таковым служение сие является только потому, что само есть плод благодати Святого Духа. Сознавая превосходство такого служения, и всякий со Апостолом воззовет: како не множае паче служение Духа будет в славе?

Стих 9. Аще бо служение осуждения, слава, много паче избыточествует служение правды в славе.

Ветхозаветное учреждение было служением осуждения, потому что закон только обличал грех и осуждал грешника, как грешника в ведении грешащего, и оставлял на этом грешника, дальше не вел его. Грешник не мог не сознавать праведности осуждения и желал бы избыть от него и больше ему не подвергаться, но не мог, потому что закон не давал на то сил. Таким образом, закон подзаконных всегда держал под осуждением, не давая из него исхода. Напротив, завет благодати хотя тоже открывается всесторонним осуждением призываемых к нему, но говорит: покайтеся, и да крестится кийждо вас… во оставление грехов, и приимете дар Святаго Духа (Деян. 2, 38). То есть в нем с первого шага дается отпущение грехов, в которых осуждает закон, и сообщается новая жизнь, сильная неуклонно ходить в заповедях Божиих, — обновляется дух правый во утробе, сообщающий приявшему его внутреннюю правоту, или праведность. Почему он есть служение правды, — δικαιοσυνης,— праведности, святости и непорочности, не именем, а существенной. Итак, если служение осуждения — слава, то есть славно, то служение, дающее праведность и святость, не паче ли избыточествует славою, хотя для чувственных глаз это и не видно, как там виделось на лице Моисея?

Стих 10. Ибо не прославися прославленное в части сей, за превосходящую славу.

Вставлена пояснительная мысль на предыдущее заключение. Как будто слышалось возражение: да как же это? Ведь то учреждение служения так очевидно прославлено?! — Апостол отвечает: пусть прославлено, но ведай, что оно прославлено совсем не в том смысле, чтоб славнее того ничто уже не могло явиться, чтобы то была слава самая высшая, выше которой уже и ожидать нечего другой. Και γαρ ουδε δεδοξασται,— ибо и не прославлено прославленное в части сей, то есть в устроении ветхозаветного служения, — ενεκεν της υπερβαλλουσης δοξη,— ради того, или в том смысле, что то была самая превосходная слава. То была слава совсем не последней степени, а умеренная, и была дана только для впечатления на чувственных сынов Израиля, дана на время учреждения закона, чтоб на нем они всегда видели отсвет небесного происхождения. Когда же кончилось установление закона, — и слава та престала. Следующий стих как раз вяжется с этою мыслию: аще престающее славою… Если теперь это престающее славно, то сколько славнее должно быть пребывающее!

Понимая так сие место, мы остаемся вниманием на Синайской горе, пред Моисеем с прославленным лицом, и меряем славу его тамошнею же меркою, какую дает ей последующее течение дел. Но можно славу ту поставить пред лицом славы новозаветного учреждения и понять сие место так: то прославленное и славою не кажется пред Евангелием, ради превосходства славы сего последнего, «как свет светильника, и сильный сам по себе, неприметным делается среди полудня пред светом солнца» (Феодорит). Святой Златоуст говорит: «Сперва Апостол показал, что и служение оправдания в славе, и не только в славе, но и преизбыточествует славою. Теперь показывает уже, как велико это превосходство, говоря: если сравню сию славу с ветхозаветною, то слава Ветхого Завета не будет даже славою». Феофилакт прибавляет: «И закон был славен сам по себе, в своей мере, но по причине преизбытка славы Евангелия он является уже не славным».

Стих 11. Аще бо престающее, славою, много паче пребывающее, в славе.

Третье «умозаключение, другим образом показывающее превосходство Нового Завета, заимствованное от времени. Ибо ветхозаветное служение получило конец, а сие постоянно пребывает» (святой Златоуст). «Апостол назвал престающим закон, как утративший силу свою с пришествием Владыки Христа, а дар благодати пребывающим, как дар, который не будет иметь конца. Посему, если закон, говорит он, сподобился славы, то, конечно, во много крат большей славы сподобится дар благодати» (Феодорит). «Если имевший престать закон дан при сопровождении такой славы, не тем ли паче в славе будет всегда имеющий быть Новый Завет?» (Феофилакт).

Такими сопоставлениями и заключениями Апостол выяснил, что новозаветное домостроительство спасения преславнее ветхозаветного. Но как? Есть или будет? — Мысль Апостола та, что оно есть преславнее, только слава сия не видимая, а умносозерцаемая, духовная. Она раскроется видимо во второе пришествие Господне, но дотоле пребудет невидимою, хотя тем не менее действительною. Коринфяне уже познавали ее в дивных действиях Духа Святого, но эти действия бывали, как блеск преходящей молнии, и хотя оставляли уверенность в славности Евангельского устроения, без видимого, однако ж, постоянно явления сей славы. В Церкви Божией сия невидимая внутренняя слава постоянно присуща. Но осязательно является действительность Духа только в лицах, долгим трудом и потом очищающих себя от страстей. Слава, о коей говорит Апостол, не есть, ни в каком случае, внешняя, видимая, как, например, слава Церкви при Константине Великом. Эти славности всегда случайны, приходят и отходят, и на них останавливаться вниманием не должно, и тем паче мерять ими достоинство царства благодати. Поистине так надо судить, что будь эти внешние славности или не будь, для дела Божия от этого — ни ущерба, ни прибыли. То важно и тем дорожить надо, чтоб в Церкви всегда присуща была действенность Духа и всегда в ней были ревнители, ревнующие востекать в такую меру. Оскудение их есть оскудение духовной славы царства Христова, а прекращение — померклость славы. Где это есть, там водворяется служение смерти и осуждения, при всей видимости служения духа и правды.