вв) Предостережения от определенных уклонений от истины (2, 16-23)

Их три: α) не соглашаться на некоторые иудейские обычаи (2, 16—17); β) не прельщаться смиренничаньем лжеучителей и службою Ангелам (2, 18—19); γ) не увлекаться каким-то учением человеческим о неразумном воздержании (2, 20-23).

α) Глава 2, стих 16. Да никтоже убо вас осуждает о ядении, или о питии, или о части праздника, или о новомесячиих, или о субботах.

«Сначала говорил в общих терминах: блюдитесь (см.: 2, 4, 8). Теперь определеннее указывает, чего должно остерегаться, после того как предпослал сему изображение благодеяний о Христе Иисусе. Он как бы говорит: если столь великое получили, то зачем вам подчиняться таким маленьким вещам?» (из святого Златоуста и блаженного Феофилакта). «Надежда жизни — во Христе Иисусе, и упование спасения в Нем не позволяет нам примешивать к нему подчинение какому-либо суеверию или подзаконному обычаю. Почему не должно обращать внимания на тех, которые шумят там у вас и нашептывают нечто, несообразное с верою во Христа» (Амвросиаст).

Лжеучение прикрывалось иудейскою законностию, и лжеучители, вероятно, были из рода иудейского. Может быть, они были потомки тех иудеев, которых, по свидетельству Иосифа Флавия, Антиох переселил с востока в Южную Фригию, в числе 2000 семейств. Они могли принесть оттуда и восточные мудрования, к которым здесь подмесив еллинских философствований, из всех трех склеили особую систему лжеучения, подлаживаясь в ней и к христианству. Из иудейских обычаев они удержали, как видно, только правила о ястии и питии и о соблюдении праздников годичных, месячных и недельных и, как очень вероятно, обрезание. О неуместности для христиан обрезания Апостол будто мимоходом говорил выше. Теперь прямо говорит против иудейских обычаев относительно яств и праздников.

Да никтоже вас осуждает. Пусть никто не осуждает вас, что не соблюдаете таких и таких обычаев иудейских. Но что же нам делать, спросил бы кто? Исполнять их, чтоб избежать осуждения? Нет, не исполнять, а не принимать к сердцу таких осуждений и внимания на них не обращать. Пусть их осуждают; вы не смотрите на то.— Вероятно, между приемами убеждения мудрецы те употребляли иронию, или насмешку, которая может сильно действовать и, когда встретит нетвердое убеждение, может совсем испарить его. Апостол и предостерегает: не поддавайтесь впечатлению от осуждения; оно пустое. «Не подчиняйтесь, говорит, тем, которые вас осуждают» (святой Златоуст). «Нимало не увлекайтесь покушающимися посеять у вас подзаконные наблюдения» (блаженный Феодорит). «Он будто хвалит их, как чуждающихся иудейства» (блаженный Феофилакт) и тем воодушевляет противостоять тем, которые влекут в него.

О ястии и питии. В законе было определенно прописано, что употреблять в пищу и чего не употреблять. Запрещение основывалось на полезности и не полезности яств, по тамошнему климату; причем имелись в виду и нравственные уроки, вытекавшие наглядно из свойств запрещенных животных и птиц. Но как те мудрователи пошли в ложь, то очень вероятно, что они приплетали к этому какие-нибудь нелепые гадания по духу своего лжеучения. В законе говорится только о яствах; относительно пития правило положено только для назореев. Потому можно наводить, что мудрецы те выступали в качестве постоянных назореев и правила назорейства делали обязательными для всех. Ессеи казались постоянно назорействующими. Может быть, из этой секты были и колоссянские мудрецы.

О части праздника — какого-либо из больших годичных праздников: пасхи, пятидесятницы, кущей и других. Этих праздников они не могли соблюдать вполне: по отдаленности не могли ходить в Иерусалим всякий год, а дома, празднуя, не могли исполнять всего, что составляло принадлежность праздника. Почему и сказал Апостол: о части. «Не сказал: (в соблюдении праздника) кущей, или опресноков, или пятидесятницы, но: о части праздника; ибо они не дерзали сохранять все; а если и сохраняли, то не как праздники. О части говорит, показывая, что большая часть уже оставлена, не все прежнее удержали» (святой Златоуст). Но можно наводить и то, что мудрователи те все, сюда относящееся, перестроили на свой лад, так что из прежнего взяли только кое-что.

Это о части было взято из порядков празднования и новомесячий с субботами. Не все, и сюда относящееся, могли они соблюдать. Несмотря, однако ж, на то, что такое празднование, усеченное и измененное, не было уже вполне иудейское, Апостол не хочет, чтоб колоссяне касались его. Так оно противно духу христианства. Апостол не вообще отклоняет от праздников, а от празднования в известные дни в духе иудейства или того лжеучения, которое ходило среди колоссян. Иметь праздники и праздновать их есть неотъемлемая часть веры, поколику вера есть, какова бы она ни была. Так мы устроены. Их все веры и имеют, но каждая в своем духе. И христианство имеет свои праздники, но в своем духе.

Стих 17. Яже суть стень грядущих, тело же Христово.

Яже — прямо указывает лишь на прежде сказанное, на праздники и яства; но мысль Апостола общее. Он сказал так в том же значении, как мы говорим: это все, разумея не виды только указанные, но весь род, к которому они относятся, то есть весь закон, все постановления ветхозаветные. Стень — тень грядущих вещей или благ, вообще того, что имело быть и что ожидалось. Как видящий тень верно заключает, что есть тело, дающее сию тень, и по очертаниям тени делает заключения о виде самого тела, возгревая всем этим желание увидеть самое тело; так ветхозаветные постановления так были начертаны, что указывали на будущее, предызображали его, сколько можно, и возбуждали желание поскорее увидеть сбытие изображаемого ими. Питать это желание и чаяние и было главною целию всех постановлений. Следовательно, сами в себе они не имели ничего существенного, как не имеет его тень, и значение имели только временное. Но хотя они тень, все же не следует оставлять их, пока не пришло тело. Апостол и прилагает: пришло тело — Христос Господь. Тело, от которого падала тень и дала бытие постановлениям закона, есть Христос Господь. Все там на Него указывало. И следовательно, с пришествием Его должно престать. Он пришел — и тень престала. Кто видит тело, не станет смотреть на тень, и, если б стал это делать, оскорбил бы самое тело и показал явно свое неразумие. Так и здесь. Пришел Господь; на Него и смотрите, а тень да мимоидет, как преходящая. Приведем, что сказали о сем наши толковники. «Тению грядущих Апостол назвал закон, научая, что им прообразована благодать Нового Завета. Евангельское житие представляет собою тело; а закон — стень; тень же при появлении света предшествует телу. Закон — тень, благодать — тело, Владыка же Христос — свет» (блаженный Феодорит). «Ветхозаветное было тень; тело же, то есть истина,— Христова есть. Какая же нужда хвататься за тень, когда присуще тело?» (блаженный Феофилакт). «Все, данное чрез Моисея, было тению или образом грядущего, чтоб, когда явится истина, образ престал. Как в отсутствие императора образ его имеет вес, а в присутствии не имеет; так и это (данное чрез Моисея) прежде пришествия Господня должно было соблюдаемо быть, а в присутствии Его оно уже не имеет никакого значения. Ужели кто-либо, заменяющий собою господина в отсутствие его, может и в присутствии его действовать как господин? Если викарные префектов (губернаторов), когда они сами состоят налицо, бывают как частные лица; не тем ли паче раб (заменявший собою господина), в присутствии господина, должен являться и сам наряду с другими состоящими в повиновении ему?» (Амвросиаст).

β)

Стих 18. Никтоже вас да прельщает изволенным ему смиренномудрием и службою Ангелов, яже не уведе уча, без ума дмяся от ума плоти своея.

Прельщает, καταβραβευετω. — Βραβειτον — награда за победу на ристалищах, по-нынешнему приз. «Судьи о подвизающихся называются βραβευτας;; ибо они определяют, кто одержал победу. Καταβραβευειν — значит неправильно βραβευειν, неправильно определять, кому принадлежит победа» (блаженный Феодорит). «Употребляется это слово в том случае, когда один одержит победу, а другой получит награду, — когда победитель бывает обижен, заделен» (святой Златоуст).— Иначе это можно выразить так: сделать кому, что он не получит награды. Καταβραβευειν, — по строю, похоже на: καταργειν. Это значит: разделать или разорить сделанное, а то: разнаградить, сделать, что не получишь награды. Колоссяне представляются текущими как на ристалище. Апостол предостерегает их: смотрите, как бы кто не сделал, что награды не получите. Тещи,— будете тещи, а когда добежите до конца, награды вам не дадут. Как это возможно им сделать? Научив тещи не так, как следует. Ибо неправо текущий, незаконно подвизающийся не венчается (см.: 2 Тим. 2, 5). А это как они могли сделать? Возмутив веру колоссян, отбивши их от правой веры и научив неправо веровать. Колоссяне текли право, чая получить Царство Небесное; право текли, ибо текли вслед Господа Иисуса Христа, на Нем едином опираясь верою и упованием своим. Если внушит им кто, и они примут — опираться верою и упованием на ином ком или на ином чем, то начнут тещи неправо. Тещи всё же будут тещи, и труд течения поднимать, и чаяние иметь, что получат венец; но когда дойдут до конца, не получат чаемого; скажут им: на кого вы полагались упованием, к тому и ступайте получать венцы. А венцов этих ни у кого нет, кроме Господа. Его Царство, Его и венцы. Все другие, кого бы кто ни предлагал на место Его, — ничто. И будет горький и прегорький обман. Всю эту картину печатлеет святой Павел в уме колоссян одним словом: никтоже вас καταβραβευετω — да прельщает. Как сильно должно было отталкивать их от лжеучителей, когда вообразилось в уме их, какой навет, какая злокозненность для них скрывается в учении их? Святой Златоуст между прочим это слово изъяснил чрез: επηρεαζετω, — что значит: разорять, вредить, зло вливать; и заключил, что святой Павел имел в намерении этим словом возбудить в колоссянах негодование к лжеучителям. И успех был верен. Он хотел внушить им: не допускайте себя прельщать или обманывать таким горьким и пагубным обманом. Кто же сознательно пойдет на обман и в пагубу?!

Но Апостол не все бы сделал, если б, сказавши: не поддавайтесь обману, не указал, кто и как подходит к ним с обманом. Кто же? Тот, кто подходит с изволенным ему смиренномудрием и службою Ангелов. Изволенным ему смиренномудрием, θελον εν ταπεινοφροσυνη,— трудно переводимое выражение. — Экумений пишет: «никто же вас да прельщает, желая сделать сие, то есть прельстить смиренномудрием» Феофилакт так перефразирует все место: «после того как исполнил их негодования, показав, что с ними хотят поступить злодейски, лишить их награды, — Апостол излагает и самый еретический догмат, говоря: они хотят вас лишить награды, прельстив смиренномудрием». Выходит: никтоже вас да прельщает, желая прельстить смиренномудрием. Θελων они относят к предыдущим словам, а не к: смиренномудрием. Можно θελον отнести и к: никтоже, — в смысле: никто, кто ни захочет; не позволяйте всякому хотящему прельщать вас. Сила речи, впрочем, не в этом слове: θελον; потому можно не добиваться точного его перевода. Сила речи в смиренномудрии.

Что же это за смиренномудрие? Может быть, эти прельстители и во внешнем виде являлись смиренниками, бедно одетыми, бедно питающимися, бедно живущими, нечесаными, необмытыми, тихо и робко говорящими, с потупленными очами. Все это и подобное можно предполагать в них, зная, что в ряду их убеждений стояло непощадение тела. Такой вид действительно прельщает, приковывая внимание к речам тех, которые являются в нем, по предположению чего-то высшего в таких лицах.

Но наши толковники все смиренномудрие понимают как часть учения этих прелестников, и часть исходную. Они начинали так: слишком для нас много, чтобы Сын Божий нисшел к нам, чтоб привесть нас к Отцу Небесному. Довольно для нас быть приводимыми к Нему чрез Ангелов. И устрояли, вследствие сего начала, какое-то особое служение Ангелам, θρησκεια Святой Златоуст говорит: «что значит: смиренномудрием? Некоторые говорили, что мы должны быть приводимы (к Богу) не чрез Христа, но чрез Ангелов; потому что приведение чрез Христа больше, чем сколько нужно для нас» То же читаем и у блаженного Феофилакта - «недостойно, говорили, величия Единородного (учить), что Единородный приводит нас ко Отцу, ибо это больше, нежели сколько сообразно с человеческою малостию. Почему благословнее (полагать), что нашему приведению (ко Отцу) послужили Ангелы. Исходя из сей мысли, они вводили и особое служение Ангелам и убеждали простосердечнейших к ним обращаться, будто к нашим спасителям». Блаженный Феодорит ту же мысль выражает общее: «водясь смиренномудрием, они говорили, что Бог всяческих невидим, неприступен и непостижим и что чрез Ангелов надлежит приобретать Божие благоволение. Сие-то разумеет Апостол в словах: смиренномудрием и службою Ангелов».

Это положение, что Бог неприступен и что между Ним и тварями, даже по делу творения, должны быть посредники, было исходным пунктом для гностиков, а потом и для Ария. Если действительно в этом состояло смиренничанье колосских прелестников, то нельзя не видеть в них зачатка гностиков, в силе развившихся во II веке, и из известного учения гностиков о небесных силах объяснять, в чем состояло и неизвестное учение об Ангелах колосских мудрецов. Гностики учили, что Бог бесконечно мощен. Тварь не может снести Его воздействия. Почему, чтоб произойти твари, надлежало произойти наперед целому ряду небесных сил, которые, начиная от самоближайших к Богу, все более и более умалялись в достоинстве и силе и приближались к тварям, какие нам известны на земле. В ряду их встречаются имена: и Христос, и Иисус, и Церковь, и демиурги — строители мира. Называли они их зонами, но очевидно, что это суть небесные силы, или Ангелы, значение коих в цепи творения неправильно понято. — Если признать сродство гностиков с колосскими мудрователями, го эти положения могут несколько пояснять, как смотрели они на Ангелов и почему к ним паче учили обращаться.

В чем бы ни состояло это служение Ангелам, видно по истории, что оно сильно укоренилось в тех местностях и долго велось там. Так что Отцы Поместного Лаодикийского во Фригии Собора (365 год) должны были обратить на него внимание и в 35-м правиле запретили его. Правило это читается так: «не подобает христианам оставляти Церковь Божию, и отходити, и Ангелов именовати, и собрания творити. Сие отвержено есть. Того ради, аще кто обрящется упражняющимся в таковом тайном идолослужении, да будет анафема: понеже оставил Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия, и приступил к идолослужению». В нашем издании правил приложено к сему такое замечание: «осуждаются еретики, не молящиеся Богу и Христу, а только Ангелам, аки бы творцам и правителям мира». На сродство этих ангелопоклонников с колосскими указывает блаженный Феодорит в толковании на Послание к ним: «приверженность эта (к ангелопоклонению) долго держалась во Фригии и Писидии. Потому-то Собор, сошедшийся в Лаодикии Фригийской, законом запретил молиться Ангелам». Правило Собора называет бывшее там ангелопоклонение тайным; вероятно, и собрания были тайные же, и в них совершалось что-либо, чрез что чаяли вступать в общение с Ангелами. Не было ли это что-либо похожее на собрания наших спиритов, и с какими-нибудь приемами и действиями, похожими на те, которые бывают у последних? Всячески дух один и там и здесь: те отводили от Христа Спасителя, и эти то же делают. Если таким образом наших спиритов поставить в сродство с ангслопоклонниками, осужденными на Соборе Лаодикийском, а этих — с ангелослужителями, коих осуждает святой Павел в Послании к Колоссаем; то вот Апостольский приговор против спиритов.

Яже не уведе уча. — Не уведе, μη εορακεν, — чего не видел. Уча, εμβατευων,— в то входя. 'Εμβατευειν — входить: входить во что умом — исследовать, учить; входить во что словом — рассказывать. Колосские мудрецы, если они однородны с гностиками, говорили, что сначала из Бога вышла такая-то сила, из этой потом такая-то, из сочетания их — такая и такая, а из сочетания этих — еще другие и другие. Они будто по небу ходили и рассказывали, что там видели, тогда как в самом деле ничего не видели. Святой Павел и обличает их, что «они, никогда не видавшие Ангелов, утверждают о них то и то, будто видевшие их» (блаженный Феофилакт согласно с святым Златоустом).

Без ума дмяся от ума плоти своея. — Без ума, εικη, — попусту дмяся, тогда как нечем было надыматься, «не действительным чем-либо надмеваясь, а своим мнением пустым» (святой Златоуст).— От ума плоти, «от плотского, а не духовного ума» (святой Златоуст), от ума, по плотским началам рассуждающего, оплотенелого, огрубелого, не могущего вознестись на высоту созерцания христианских догматов, как Сын Божий и Бог, единосущный Отцу, воплотился и устроил спасение рода нашего. «Не обличает ли огрубелости их ума то, что они не могут вместить и принять ясно сказанных о Господе истин?» Тако возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть (Ин. 3, 16); и опять: и за них Аз свящу Себе (Ин. 17, 19); еще: душу Мою полагаю за овец Моих (см.: Ин. 10, 15—17). Много и других подобных мест (см.: блаженный Феофилакт). Таких истин не вмещают, а дмятся. Изобретения их ума казались им выше богооткровенных истин; они и надымались своим мудрованием, свысока смотря на верующих в простоте сердца, без умовой пытливости. Надмение вело к упорству, и они, вероятно, противились всякому вразумлению. «Надмевались, как упорные догматисты, не допускавшие даже, чтоб им предлагаемо было истинное учение» (блаженный Феофилакт).

Но как же брались прельщать смиренномудрием, а между тем надымались? «Это показывает, что у них все происходило от тщеславия» (святой Златоуст). «Тут нет противоречия; ибо смиренномудрием они только прикрывались, в действительности же обладапа ими страсть гордыни» (блаженный Феодорит). «Смирение их было кажущееся, а не истинное. Не имели они смирения, а только говорили смиренно: заклану быть за нас Единородному, — это больше чем потребно для людей (не по мере их, не под стать им)» (блаженный Феофилакт).

Стих 19. А не держа Главы, из неяже все тело, составы и соузы подаемо и снелыемо, растит возращение Божие.

К Ангелам пошли, а от Господа Спасителя отклонились, между тем как тело Церкви как составляется Господом, так стоит и живет Им, то есть всяк спасающийся только в Господе спасается. Отсюда очевидно, что те мудрецы и сами гибнут, и вас поведут в пагубу. «Как только ты отделился от Главы, ты погиб» (святой Златоуст).

Под Главою очевидно разумеет Апостол Христа Спасителя, Сына Божия и Бога воплощенна, о Коем еще в 1-й главе сказал, что Он есть Глава телу Церкве (ср.: 1, 18). Держать Главу сию можно верою в Господа, убеждениями в истине, яже о Нем, любовию, преданностию, упованием спасения в Нем, вообще состоя в живом, сознательном и разумном общении с Ним и в Нем едином полагая свое спасение. Уклонившиеся к Ангелам все это потеряли: чрез то отпали от Христа Господа, а далее и от Бога Отца, и стоят вне порядка, жизнь зиждущего,— который Самим Спасителем определен так: Аз во Отце Моем, и вы во Мне, и Аз в вас (Ин. 14, 20).

Из неяже все тело. «Апостол снова Владыку Христа наименовал Главою, а состав Церкви — телом. Да и все сказал в смысле переносном» (блаженный Феодорит). Чтобы понять смысл иносказания, надо хорошо уяснить самое иносказание. Что творится о теле? Что оно растит возращение Божие. Как? Соузы и составы подаемо и снемлемо. Само собою? Нет; все это идет из главы. Трудно понять слова: соузы и составы по даемо и снемлемо; трудно потому уразуметь и то, что они означают. Общая мысль иносказания такая: тело Церкви под действием Главы своей растит в себе возращение Божие, то есть, живя Божескою жизнию, множит, усиливает и укрепляет сию жизнь. Слова: соузы и составы подаемо и снемлемо — указывают на способ, как это делается. Что бы это могло означать? Чтоб это уразуметь, надо определить, что бы слова сии могли означать применительно к нашему телу. Распределим слова так: соузы подаемо, — составы снемлемо: ибо очевидно, что так требуется их соотносить. Составы снемлемо, δια συνδεσμων συμβιβαζομενον,—не гак трудно понять. Συνδεσμοι — связки, коими соединяются разные части тела; а: συμβιβαζειν — значит одно к другому подлаживать, одно с другим слаживать. Будет: разные части тела, подлаженные и слаженные, связаны связками и держатся в сем сложенном виде. Это прямо указывает на систему костей и мускулов, определяющих строй тела. Но слова: соузы подаемо, δια των αφων επιχορηγουμενον, — темноваты. 'Аφη — не одно имеет значение; значит — осязание, прикосновение, действие взятия и связка. Какое взять значение в настоящем месте, зависит от: επιχορηγουμενον. — 'Eπιχορηγειν — имеет одно значение: доставлять, придоставлять, прибавлять к тому, что уже доставлено или дано. 'Eπιχορηγουμενον — будет: будучи снабжаемо. К этому из значений αφη может подходить только действие взятия, прием, коим доставляемое берется. Будет: тело доставляемое ему берет и усвояет — и тем живет и растет. Это указывает на систему питания. Но обе эти системы оставались бы без действия, если б не были возбуждаемы нервами: из головы идут нервы, расходятся по всему телу и, возбуждая органы питания с мускулами, заставляют их действовать по своему назначению и тем поддерживают жизнь тела.

Признав такое толкование довлеющим, не затруднимся уже в иносказательном его понимании. Системе костей с мускулами, определяющими строй тела в Церкви Божией, отвечает видимый строй ее: под Апостолами и Пророками, пастырями и учителями Церкви стоят все христиане, каждый с особым дарованием на пользу Церкви; все связаны взаимоподчинением, любовию и радением об общем благе духовном. «Что в теле сочленения, то в составе Церкви Апостолы, Пророки и учители»,— говорит блаженный Феодорит. Системе питания в Церкви соответствуют все способы, коими сообщаются верующим ведение богооткровенных истин и излияние Божественной благодати, преимущественно проповедь слова Божия и Божественные таинства. Ими доставляется то, чем единственно может питаться Церковь и расти возрастанием Божиим, именно: благодать и истина. Нервы же, из главы исходящие и все тело проникающие и возбуждающие, есть Сам Христос Господь, Который и состав тела Церкви держит, и живительною проникает ее силою. Блаженный Феодорит пишет: «как в теле головной мозг есть корень нервов, а посредством нервов тело получает ощущение; так тело Церкви от Владыки Христа приемлет и источники учения, и орудия спасения».

Все иносказание можно так переложить: те мудрецы не держат Главы, то есть Христа Господа, из Которого все тело Церкви, будучи снабжаемо и приемля питательные стихии духовные,— благодать и истину, и будучи содержимо во составе своем тесно сочетанным духом мира и любви, растет жизнию Божественною, все большее и большее число членов приобретая и всех возводя к высшему совершенству в жизни по Богу.

К приведенным выше словам блаженного Феодорита приложим и то, что другие говорили на сие место. Экумений пишет: «Христос есть Глава и Ангелов, и человеков, как Творец и Устроитель всяческих. Из Него, то есть Христа,— все тело Церкви. Сказав: тело, — Апостол прилагает и свойственное телу. Все, говорит, тело Церкви, — будучи, посредством приятии (взятий и приемов) от Христа, снабжаемо всякою благодатию и будучи слаживаемо и сочетаваемо посредством составов и связей, то есть будучи умиротворяемо и в себе самом, и в отношении ко Христу,— растет возрастанием по Богу. Какое же это возрастание по Богу? Возрастание не телом, но жизнию по Богу». Вот слова блаженного Феофилакта: «Глава Церкви есть Сын Божий, Христос Господь; а Церковь есть тело Его. Из Него тело Церкви имеет и просто бытие, и благобытие. Кто отпадет от Него, тот погиб. Как из головного мозга чувствительный дух посредством нервов передается во все тело, — и от головы всякое чувство и всякое движение; так и все тело Церкви от Христа снабжается, то есть получает, чем (или: чтобы) жить и расти духовно. Когда же оно имеет это? Когда состоит в сочетании (когда хорошо слажено) с Ним (и само в себе). Ибо в таком только случае Дух Святый снабжает тело, чем расти: так что если тело не сочетано живым союзом и с Главою, и само с собою или само в себе, то не бывает ни снабжения Духа, ни возращения Божия, то есть наилучшей жизни по Богу».

γ)

Стих 20. Аще убо умросте со Христом от стихий мира, почто аки живуще в мире стязаетеся?

Начинает Апостол предлагать последнее предостережение, — чтоб не увлекались каким-то неразумным воздержанием, к которому обязывали лжеучители своих последователей. В чем состояла их ложь в сем отношении, не видно. Она могла состоять и в чрезмерности воздержания, и в цене воздержания, или в придаваемом ему ложно значении в деле спасения и к Богу приближения. Последний предел воздержания есть — не заходить за ту черту, за которой воздержание начинает расстраивать здоровье тела, и еще — не простирать воздержания до изнеможения, лишающего сил исполнять лежащие на ком обязанности. Соблюдая эту меру, воздержание может являться в очень сильной степени и не быть укорным. Укорным здесь может быть только то, если кто обратит в неотложный закон для всех одну меру воздержания; потому что по разной крепости телесной у людей это определение может оказаться для иных разрушительным. Почему оно оставлялось и оставляется всегда на свободу. Может быть, колосские мудрователи погрешили в этом отношении, как можно заключать из непощадения тела, укоряемого в них Апостолом ниже. Но больше, кажется, они погрешали тем, что слишком большую цену придавали воздержанию, и не столько ему, сколько веществам, одобряемым к употреблению и неодобряемым, как будто бы в них, в самой природе их и свойствах, заключалось что-либо способствующее или препятствующее успехам духовным, или к общению с Ангелами, которое проповедовали, как единственный путь к ведению истины и к общению с Богом, или получению помощи в деле жизни. Отсюда у них выходило: не коснися, ниже вкуси, ниже осяжи. И все это было представляемо так, что казалось не знать какою премудростию.

От всего этого предостерегает теперь святой Павел колоссян. Он не касается подробностей заблуждения, а берет общую, лежащую в основе его мысль, будто вещественное само по себе может давать нечто духовное, и отклоняет от принятия ее не усиленными какими доказательствами, а одним указанием на то, чем стали колоссяне во Христе Иисусе. Умерли, говорит, вы от стихий мира; какая же вам стать пускаться в рассуждения о них с теми, которые придают им какую-то особую цену? Вам следовало сразу отвратить от них слух и взор; а вы позволили им предлагать такое учение, а себе слушать их, как бы вы в мире жили, от вещественного не отклонялись и в духовную область не прозревали и не вступали.

Умросте со Христом от стихий мира. Под стихиями мира иные разумеют иудейское вещественное служение Богу. Но колоссяне не жили под законами сего служения; потому когда умерли стихиям мира, то не ему умерли, а, надо полагать, другому чему-либо. Чему же? Это указывает главная характеристическая черта жизни во Христе Иисусе. Жизнь в Господе Иисусе есть — преселение и мыслию, и чувством, и желаниями от вещественного к духовному, от земного к небесному, от тленного к нетленному, от временного к вечному,— от тварного к Богу. Умертвие во Христе Иисусе есть прямо умертвие греху; но с сим умертвием пресекаются и все узы с вещественным. Все эти узы умерший во Христе в самом действии умертвия сбрасывает с себя, как теснящую его одежду, и свободно вступает или воспаряет в мир духовный ко благам невещественным, которые тут же и вкушает, — и прилепляется к ним. Вот это и есть, что разумеет святой Павел под: умросте от стихий мира. И, следовательно, стихии мира у него означают все вещественное, земное, тленное, которому умирает всякий настоящий христианин во Христе Иисусе.

В глазах такого все вещественное теряет всякую цену,— оно становится чуждым ему, выпадает из внимания: другим занят его ум и сердце. Станьте такому говорить о чем-либо вещественном, это не может занять его, нет к сему вкуса у него, и он отвратится от сего; ибо другим полно сердце его. И кто из таковых стал бы внимать речам вашим, поступил бы против духа жизни своей, показывая, что вещественное еще может занимать его. И к такому справедливо отнестись с укором: что слушаешь? Будто душа твоя связана с вещественным, находит в нем вкус, живет в мире. Этот укор и делает святой Павел колоссянам: почто аки живуще в мире стязаетеся? Стязаетеся, δογματιζεσθε. — Δογματιζειν — значит догматы излагать; а: δογματιζεσθαι — догматами быть оглашаему, слушать изложение их. Зачем вы, говорит Апостол, ставя себя в чин оглашаемых учеников, позволяете мудрователям этим излагать свое учение о вещественном, как будто что вещественное может иметь для вас какое значение? Они толкуют вам: такое-то вещество то-то значит, а такое-то то-то. То употребляй так и так, в такое-то время, в таком-то месте, а этого не касайся. Если будете слушать, то они набьют вам в голову убеждение, что вещественное не знать какую большую цену имеет для вас, и взгромоздят в вашем внимании целую гору вещественного, которая закроет от умного взора вашего Бога и Господа Иисуса и все духовное. И опять втянетесь вы в вещественное. А вы умерли ему, и вам следует держать себя мертвыми для него, так, как бы его не было для вас. Ваше внутреннее должно быть чисто от всех вещественных облаков, чтоб в нем ясно зрелось одно солнце — Бог.

Так рассуждает о сем Амвросиаст: «крещающийся во Христа умирает миру; ибо отрицается от всех суеверных заблуждений и начинает жить одною верою во Христа Господа,— жить в таком чине, в коем подобает жить живущим в Боге упованием, еже о Христе Иисусе. В силу этого отречения мертвыми друг другу называются человек и стихии мира. Говоря: мир (в слове: от стихий мира), Апостол означает всякое заблуждение (мудрование) плотское; ибо все видимое причисляется к плотскому. Почему и апостол Иоанн говорит: не любите мира, ни яже в мире (1 Ин. 2, 15),— то есть ни стихий, из коих сложен мир, ни заблуждений, кои относительно их изобрело человеческое предание; но единого Христа, умершего за нас, чтобы из погибших, какими были мы, сочетать нас в тело Свое — живое. Итак, спогребшиеся Христу умерли стихиям, чтоб никакого уже на них не обращать внимания; ибо научились стремиться к высшему, могущему доставить непрестающую жизнь. А эти (стихии) и настоящего не дают, и препятствуют улучить будущее. Кто же после крещения колеблется мыслию относительно некоторых вещей, полагая, что они имеют особую некую силу, тот показывает, что жив есть для стихий мира, которые или определяет ценить высоко, или сомневается презреть. Таковой пребывает в кругу или в области мира; так как, в ветхого еще облеченный человека, не может отрешиться от плотского и вещественного».

Стих 21. Не коснися, ниже вкуси, ниже осяжи.

Вот какую высокую премудрость они вам предают! И вы, как дети в школе, сложа смиренно руки, дозволяете им оглашать себя, δογματιζεσθε, — такими ничтожностями, как будто несмыслящие, как о чем судить должно и как жить (см.: Экумений, блаженный Феофилакт). «И смотри, как осмеивает их Апостол: не коснися и прочее. Мудрователи те, толкуя это, делали вид, что так поступать есть нечто великое» (святой Златоуст).

Слова эти: не коснися и прочее — указывают будто на иудейские постановления о пище; но с собственно иудейскими порядками Апостол уже покончил (в стихах 16 — 17) Там и о пище и питии поминается. Здесь же разуметь надобно нечто другое, именно: какие-то суеверные мудрования относительно яств и еще чего-то вещественного, — мудрования, выходившие из неправильных воззрений вообще на мир и стихии его. Перед этим Апостол предостерегал от неправых воззрений тех мудрецов на мир духовный, а теперь предостерегает от таких же их воззрений на мир вещественный. Но самых воззрений не касается, а только вывода из них. Из них выходило, что к веществам нельзя относиться безразлично, но что они имеют значение в деле жизни духовной, одни помогают, другие мешают. Отсюда правило: того не касайся, другого не вкушай, иного не осязай. Это отрицательные предписания; но тут же, конечно, само собою подразумевалось: а того-то касайся, это вкушай и осязай. Такие суеверия отвлекали упование от Бога и внушали опираться им на вещественное — тленное и непрочное. Амвросиаст пишет: «Апостол запрещает всякого рода надежду на вещественное; ибо она суетна».

Стих 22. Яже суть вся во истление употреблением, по заповедем и учением человеческим.

Представляет основания, почему не следует слушать такие уроки: первое — ничтожество предметов, коих они касаются; второе, — что это не Божия заповедь, а человеческое учение.

Ничтожество предметов: что вещественное твердо и постоянно? Все течет. Возьмите вы пищу: что с нею бывает? «Она превращается в гной» (блаженный Феодорит). Яже суть во истление употреблением. «Посрамляя надмение тамошних догматистов (лжеучителей), Апостол говорит, что все это не великое что есть, но оканчивается нетлением в употребляющих; истлевши в чреве, это извергается потом афедроном, так что для души в этом, как оно есть само по себе, нет ни пользы, ни вреда» (блаженный Феофилакт). Мысль здесь у Апостола та же, что у Спасителя, когда Он учил, что не входящее в уста, а исходящее из сердца сквернит человека. И он внушает: не придавайте вы важности этим ничтожностям и не опирайтесь на них; а все внимание обращайте на строй сердца и его расположения. Они прочны и имеют вечную цену, а это все мелочи, суета.

Уж и поэтому следует отвратиться от этих мудрователей; но больше еще потому, что их уроки не от Бога, а человеческие суть измышления. Вы приняли учение от Бога, и вам не следует открывать уши свои этим пришельцам, которых учение сложено по заповедем и учением человеческим. Слова эти надобно соединять с: δογματιζεσθε: зачем позволяете себя оглашать такими догматами, кои суть изобретение человеческое? И иудейские постановления, поколику они были обременены разными раввинскими прибавками, превратились уже в человеческие заповеди из Божиих. Но прямее Апостол имел при сем в виду суеверия еллинов или каких-либо теософов.

Стих 23. Яже суть слово убо имуща премудрости в самовольней службе и смиренномудрии и непощадении тела, не в чести коей, к сытости плоти.

Яже — ближайшим образом относится к непосредственно предыдущему, к урокам: не коснися и прочее,— по заповедем и учением человеческим. Но по содержанию текста видно, что Апостол имел при сем в виду все сказанное о заблуждениях лжеучителей со стиха 16. Потому текст этот можно считать заключительным для всего последнего отделения (см. стихи 16 — 22).

Слово убo имуща премудрости. Мудрователи те так умели представлять свое мудрование, что оно казалось очень премудрым, поддерживая такое о нем мнение и своею смиренною и строгою внешностию. Апостол говорит: все это только на вид премудро. Что же оно в действительности есть, того он не досказывает, потому что после сего слова и само собою ясно, что оно есть. Святой Златоуст говорит: «слово (имуща премудрости), а не силу, следовательно, не истину. Посему будем отвращаться того, кто имеет только слово премудрости. Ибо иной кажется и благочестивым, и скромным, и презирающим тело; а на самом деле он не таков». Берем и из Феодорита некоторые слова: «Апостол указал на имеющих наружность, а не действительность, которые обольщают пышностию слов». Приложим одно и из Экумения: «только вид премудрости имеют, а не дела или, лучше, имеют одно голое (бессодержательное, пустое), но вкрадчивое слово».

Если действительно эти мудрецы так объясняли все сущее, как потом делали гностики; то призрачная мудрость есть самое подходящее титло для их мудрования. Представляли они себя ходящими по поднебесью и рассказывали, будто очевидцы, как все происходило, построевая лествицу духовных сил, одни из других вырождающихся и все ближе и ближе подходящих к земным тварям. В воображении слушавших рисовалась привлекательная картина и могла увлекать, если кто не станет допрашивать почему и как. Так и ныне рассказ о самообразовании мира из туманных пятен рисует в воображении очень размашистую картину, представляющую будто нечто величественное, и увлекает; но прочного ничего под собою не имеет, и тотчас лопается сей мыльный пузырь, как только кто станет допрашивать почему и как. Колосские мудрователи из духовного мира исходили, а наши из вещественного. Но дух учения и там и здесь — один, и цена ему одна — мыльный пузырь.

Самовольная служба, смиренномудрие и непощадение тела составляли внешнюю практическую сторону мудрования. Мудрователи, как видится, сами так действовали и тем придавали призрачный вид премудрости своему мудрованию, который порождал изумление и привлекал.

В самовольней службе, εν εθελοθρησκια, — в вольной службе. Служба — образ внешнего богопочтения. Построили те мудрецы свою веру и для нее придумали особый чин богослужения. Самовольным он назван, может быть, потому, что не сообразовался ни с какими из тогда известных; следовательно, ни с иудейским. Или: не потому ли он назван εθελοθρησκια, что они оставляли всякому на свободу внешно чтить Бога, как кому угодно, не установляя одного обязательного для всех чина богослужения. То и другое могло привлекать: то — новостию и какою-нибудь показностию, а это — льготою, до которой есть ли кто неохочий? У наших хлыстов своя бывает служба. Они и в церковь ходят, но своя служба им слаще, хотя она составлена очень уродливо. Нравится потому, что самовольная. То же начинает заводиться и у спиритов. Иные из них свои сеансы и обращают в нечто богослужебное, только не к Богу относятся, а к духам (прямее — к бесам). Подобное могло быть и у тех мудрецов и учеников их.

В смиренномудрии. Выше изволенное смиренномудрие (стих 18) можно было объяснять, как исходный пункт всего мудрования: куда нам с Богом иметь общение,— хотя бы с Ангелами. А здесь очевидно указывается на внешний вид, как держали себя мудрецы и как держать себя обязывали учеников своих. Рубищная одежда, тихая речь, потупленный взор, всклокоченные волосы — вот и смиренномудрие! Дервиши турецкие таковы. Как это ни малозначительно, но всегда привлекало и привлекает, и не одних простых. Как-то трудно освободиться от мысли, что такого рода люди особого, некоего высшего, суть духа. Отсюда почет им и послушание.

В непощадении тела. Плохое питание тела тоже есть непощадение его; по слово Апостола выражает при сем и нечто большее. Может быть, они и истязали себя как-нибудь. Бичевальщики всегда бывали. И теперь они есть: и в просвещенной Европе, и среди грубых турок, и у нас между хлыстами. Само по себе непощадение тела в благоразумной мере и со святыми целями не укорно, а похвально И иже Христовы суть, плоть распяша (Гал. 5, 24). Если Апостол с укором относится о нем здесь, то, конечно, потому, что оно, кроме уродливого вида, в каком являлось, и по направлению и духу своему было дурно и было смешано с какими-либо суевериями. И манихеи не благоволили к телу; но потому, что считали его произведением не Божиим и в самой природе его видели зло. Непощадение тела, в этом и подобном этому духе, не может быть щадимо.

Не в чести коей, к сытости плоти. Что значат сии слова в настоящем месте, трудно определить. Думается, что, как Апостол проясняет здесь, чем мудрецы прельщали и порождали мысль о высокой своей мудрости; то и эти слова к тому же надобно отнесть. Привлекали они самовольною службою, смиренничанием и непощадением тела. Апостол прибавляет к сему: и это все тем больше могло прельщать, что они не искали чести, чтоб почет обратить в средство пространно питаться. Ибо сытость, πλεσμονη, — означает не простое удовлетворение плоти пищею, а пространное — пресыщение. Пиша к коринфянам, Апостол указывал в некоторых учителях подобные виды (см.: 2 Кор. 11, 20). Но у этих, говорит, нет этого; почему они могли тем легче прельщать. Не в чести — не являлись они в возбуждающей почет представительности, но выступали смиренниками; так и всегда держали себя, не смущаясь непочетом. В самом деле они походили будто на истинных Апостолов. К сытости, προς πλεσμονην,— указывает на цель тех, кои почета ищут. У них, говорит, этого нет.

Возможна при сем и другая мысль. Они не щадят тела и не отдают ему чести, должной ему по естеству, не оказывают попечения о его содержании и удовлетворении естественных его потребностей. Бог, создав тело, не врага приставил к душе, а сотрудника и содействователя; а они обходятся с ним, будто с врагом, истязуют, не питают. Эту мысль проводят наши толковники. Святой Златоуст говорит: «Бог дал телу честь; но они пользовались им не в честь. Они, говорит, бесчестят плоть, лишая ее (должного), отнимая у нее силу». То же пишет и Экумений: «Бог, почтив человека, руками Своими создал тело его и даровал ему потребную пищу; а они не смотрели на данные яства, как на честные, а будто на вредные, которых должно избегать». Вот и слова блаженного Феофилакта: «Бог почтил тело и дал яства, чтоб, питаясь ими, плоть могла существовать. А они не в чести держат тело, а лишают его должного». К сытости плоти — будет при сем толковании означать: к насыщению плоти, — не имеют должного попечения о теле, чтоб удовлетворить его потребности.

Есть и иное толкование, по коему не в чести противополагается словам: слово имуща премудрости. Их учение только вид имеет премудрости, молву только порождает, будто они премудры, а в самом деле оно не к чести их служит; не чести, а порицания они достойны за такое учение. А: к сытости плоти — при этом дается такой смысл: плоть берется как живущий в нас грех, поврежденная природа, похоть, самость. Не служит к чести их учение; оно только удовлетворяет и с избытком насыщает их самость, сию греховную питает немощь. Как далеко и как нескладно такое толкование, очевидно само собою.