1. Поздняя Византия

Великий раскол

   Начало второго тысячелетия христианской истории ознаменовалось дальнейшим углублением разрыва между Константинополем и Римом, приведшего к печально известным событиям 1054 года. Разногласия между Востоком и Западом, послужившие причиной «великого раскола» и накапливавшиеся на протяжении веков, имели политический, культурный, экклезиологический, богословский и обрядовый характер.

   Политические разногласия между Востоком и Западом коренились в кардинально различном соотношении между светской и государственной властью в Константинополе и Риме. В послеконстантиновскую эпоху Константинопольские патриархи находились в полной зависимости от византийских василевсов и участвовали в формировании той «симфонии», которая формально уравнивала их в правах с императорами, на деле же ставила в подчиненное положение. Папы, напротив, сохраняли независимость от византийских императоров, не подчинялись, если не считали нужным, императорским эдиктам, а если не соглашались с последними, то открыто выступали против них. Политический антагонизм между Римскими папами и византийскими василевсами значительно усилился после того, как в 732 году император–иконоборец Лев III Исавр отнял у папы епархии Южной Италии, переподчинив их Константинопольскому патриарху: это решение на Западе было воспринято с негодованием. В 756 году, когда франкский король Пипин Короткий (714—768) подарил папе Стефану II земли на территории бывшего Равеннского экзархата (в Северной Италии), на этих землях была сформирована Папская область: теперь в руках папы сосредоточилась не только духовная, но и светская власть. В 800 году папа Лев III короновал франкского императора Карла Великого в качестве императора «Священной Римской империи», тем самым, по сути, окончательно разорвав с византийским императором, носившим аналогичный титул.

   Культурное отчуждение между Востоком и Западом было в значительной степени обусловлено тем, что в Восточной Римской империи говорили на греческом языке, а в Западной на латыни. К середине V века немногие на Западе могли говорить по–гречески, а с VII века в Византии не понимали латынь. На Востоке читали Платона и Аристотеля, на Западе Цицерона и Сенеку. Главными богословскими авторитетами Восточной Церкви были отцы эпохи Вселенских Соборов, такие как Григорий Богослов, Василий Великий, Иоанн Златоуст, Кирилл Александрийский, на Западе же наиболее читаемым христианским автором был блаженный Августин (которого на Востоке почти не знали). Его богословская система была намного проще для понимания и легче воспринималась обращенными в христианство варварами, чем утонченные рассуждения греческих отцов.

    Предпочтение, отданное Августину, бесспорно, было результатом политического выбора, — пишет современный греческий богослов X. Яннарас. — Когда в IX столетии военный и политический гений Карла Великого добила объединения автономных варварских княжеств и феодальных владений под одной властью, возникновение второй империи в пределах известной тогда экумены стало для Запада политической необходимостью. Однако в соответствии с нормами управления государством того времени новая империя требовала нового культурного базиса (аналогичного Pax Romana), основанного в первую очередь на имперской религии (Religio Imperii). Чисто западный по образованию и чертам своего характера, Августин открыл образованным придворным Карла Великого именно ту разновидность христианского учения, которую можно было бы использовать для религиозного, культурного и политического отмежевания «империи германских племен» от единственной в то время имперской структуры — эллинизированной Римской империи «нового Рима», Константинополя. Культурная автономия нового Запада была основана на августинианском понимании христианства и на политически оправданном агрессивном антиэллинизме.

   Экклезиологические разногласия между Римом и Константинополем были обусловлены тем, что в течение всей эпохи Вселенских Соборов на Западе постепенно формировалось учение о Римском епископе как о главе Вселенской Церкви, преемнике апостола Петра, получившем от него ключи Царства Небесного. Параллельно на Востоке усиливался примат Константинопольского епископа, с конца VI века усвоившего себе титул «Вселенского патриарха». Однако на Востоке Константинопольский патриарх никогда не воспринимался как глава Вселенской Церкви: он был лишь вторым по рангу после Римского епископа и первым по чести среди восточных патриархов. На Западе же папа стал восприниматься именно как глава Вселенской Церкви, которому должна подчиняться Церковь по всему миру. Речь шла о принципиально разных экклезиологических моделях, о чем будет подробнее сказано в разделе, посвященном канонической структуре Православной Церкви.

   Учение о папском примате неоднократно озвучивалось легатами папы на Востоке и не встречало сколько–нибудь серьезного отпора со стороны восточных богословов вплоть до патриарха Фотия. Когда, например, на IV Вселенском Соборе было зачитано послание папы Римского Льва, восточные епископы единодушно воскликнули: «Петр говорит устами Льва!» Более того, во многих случаях восточные епископы и богословы, не нашедшие поддержку в Константинополе, обращались за защитой к папе как верховному арбитру. Так, например, несправедливо низложенный Иоанн Златоуст искал защиты у папы Иннокентия I, Кирилл Александрийский в споре с Несторием апеллировал к папе Целестину I, Максим Исповедник в борьбе против монофелитов обращался за помощью к папе Мартину I, а преподобный Феодор Студит в споре с иконоборцами — к папе Льву III. Называя папу Римского «божественнейшей главой всех глав», преподобный Феодор Студит писал:

    Так как великому Петру Христос Бог даровал вместе с ключами Царства Небесного и достоинство пастыреначальства, то Петру или его преемнику необходимо сообщать обо всем нововводимом в Кафолической Церкви отступающими от истины. Итак, научившись этому от древних святых отиов наших, и мы, смиренные и нижайшие, так как и теперь в нашей Церкви сделано нововведение, почли долгом… смиренным письмом нашим донести о том Ангелу верховного твоего блаженства.

   Не менее определенно ссылается на преимущества Римского престола преподобный Максим Исповедник:

    …Лишь тратит слова впустую тот, кто думает, что он должен убедить или завлечь в ловушку таких, как я, а не удовлетворяет и не умоляет благословенного папу Святейшей Кафолической Римской Церкви, то есть Апостольский Престол, который от Самого Воплощенного Сына Божия, и также от всех святых Соборов, в соответствии со святыми канонами и определениями, получил вселенское и высшее владычество, власть и силу вязать и разрешать над всеми Церквами Божиими по всему миру.

    Все пределы вселенной… как на солнце вечного света неуклонно взирают на Святейшую Церковь римлян, на ее исповедание и веру, принимая из нее сверкающий блеск отеческих и святых догматов… Ибо и с самого начала от сошествия к нам воплощенного Бога Слова все повсюду христианские Церкви приняли и содержат ту величайшую между ними Церковь Римскую как единую твердыню и основание, как навсегда неодолимую по обетованию Спасителя вратами адовыми, имеющую ключи православной в Него веры.

   Получая подобные письма, папы видели в них подтверждение того понимания их власти, которое утвердилось на Западе. На Востоке же к папам обращались прежде всего в тех случаях, когда речь шла о защите православной веры от еретиков. На тот момент, когда Максим Исповедник писал цитированные строки, все четыре восточных Патриархата — Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский — поддерживали монофелитскую ересь, тогда как Рим оставался на православных позициях. По мысли Максима, в той мере, в какой Римская Церковь исповедует православную веру, она является соборной и апостольской. Точно так же во времена Феодора Студита в Константинополе торжествовали иконоборцы, а в Риме отвергали иконоборческую ересь, поэтому византийские иконопочитатели апеллировали к папе как к хранителю правой веры.

   Главным пунктом богословского спора между Церквами Востока и Запада было латинское учение об исхождении Святого Духа от Отца и Сына. Это учение, основанное на тринитарных воззрениях блаженного Августина и других латинских отцов, привело к внесению изменения в слова Никео–Цареградского Символа веры: вместо «от Отца исходящего» на Западе стали говорить «от Отца и Сына (лат. Filioque) исходящего». Выражение от Отца исходит основано на словах Самого Христа (см.: Ин 15:26) и в этом смысле обладает непререкаемым авторитетом, тогда как добавка «и Сына» не имеет оснований ни в Писании, ни в Предании раннехристианской Церкви: ее стали вставлять в Символ веры лишь на Толедских Соборах VI–VII веков, предположительно в качестве защитной меры против арианства. Из Испании Филиокве пришло во Францию и Германию, где было утверждено на Франкфуртском Соборе 794 года. Придворные богословы Карла Великого даже стали упрекать византийцев в том, что они произносили Символ веры без Филиокве. Рим в течение некоторого времени противостоял внесению изменений в Символ веры. В 808 году папа Лев III писал Карлу Великому о том, что хотя Филиокве приемлемо с богословской точки зрения, внесение его в Символ веры нежелательно. Лев поместил в соборе Святого Петра таблички с Символом веры без Филиокве. Однако к началу XI века чтение Символа веры с добавлением «и Сына» вошло и в римскую практику.

   На Востоке первым обратил внимание на Филиокве преподобный Максим Исповедник, который в «Письме к Марину» доказывал, что когда латиняне говорят об исхождении Святого Духа от Отца и Сына, они имеют в виду то же, что греки, говоря об исхождении от Отца через Сына.

   Если позиция Максима имела примирительный характер, то позиция патриарха Фотия была более жесткой; о латинянах он говорил следующее:

    Сам священный и святой Символ веры, несокрушимо утвержденный всеми соборными и вселенскими постановлениями, покусились они — ох уж эти происки злодея! — подделывать фальшивыми умствованиями и приписанными словами, измыслив в чрезмерной наглости своей новшество, будто Дух Святой исходит не только от Отца, но и от Сына. Кто слыхал когда–либо, чтобы подобные речи произносил хоть кто–то из нечестивых? Какая коварная змея изрыгнула такое в сердца их? Кто вообще вынес бы, когда у христиан на деле вводят две причины в Святой Троице: с одной стороны Отца — для Сына и Духа, с другой, опять же для Духа — Сына, и разрушают единоначалие в двоебожие, и растерзывают христианское богословие в нечто, ничуть не лучшее эллинской мифологии, и высокомерно обращаются с достоинством Сверхсущей и Живоначальной Троицы?

   Что же касается различий обрядового характера между Востоком и Западом, то такие различия существовали на протяжении всей истории христианства. Богослужебный устав Римской Церкви отличался от уставов Восточных Церквей. Целый ряд обрядовых мелочей, в частности тех, что упомянуты в «Окружном послании» патриарха Фотия, разделял Церкви Востока и Запада, однако только после Фотия на них стали обращать серьезное внимание. В середине XI века главным вопросом обрядового характера, по которому разгорелась полемика между Востоком и Западом, было употребление латинянами пресного хлеба на Евхаристии, в то время как византийцы употребляли квасной хлеб. За этим, казалось бы, незначительным отличием, византийцы видели серьезную разницу в богословском воззрении на сущность Тела Христова, преподаваемого верным в Евхаристии: если квасной хлеб символизирует то, что плоть Христова единосущна нашей плоти, то опреснок является символом отличия плоти Христовой от нашей плоти. В служении на опресноках греки усматривали покушение на сердцевинный пункт восточнохристианского богословия — учение об обожении (которое на Западе было мало известно).

   Полемика по вопросу об опресноках предшествовала конфликту 1054 года. Непосредственным поводом к конфликту послужило распоряжение Константинопольского патриарха Михаила Керуллария о закрытии в Константинополе церквей и монастырей латинского обряда, совершавших Евхаристию на опресноках. Данное распоряжение, отданное в 1052 году, было ответной мерой на притеснения греков в византийских провинциях Италии, где норманны в союзе с папами принуждали греков принимать латинский обряд. В 1053 году Керулларий поручил архиепископу Охридскому Льву, а в 1054 году студийскому монаху Никите Стифату разработать богословскую аргументацию против служения на опресноках. Эти сочинения стали известны в Риме и послужили причиной направления папой Львом IX своих легатов в Константинополь.

   Формально легаты — кардинал Гумберт, диакон–кардинал Фридрих (будущий папа Стефан IX) и архиепископ Амальфийский Петр — направлялись к императору Константину IX Мономаху, однако они встретились и с патриархом, с которым вели себя крайне высокомерно. Вскоре по приезде легаты вместе с императором посетили Студийский монастырь, в котором состоялся их диспут с Никитой Стифатом по вопросу об опресноках. В ответ на сочинение Никиты, которое стало известно легатам еще до их прибытия в Константинополь, кардинал Гумберт составил трактат «Против греческой клеветы». В этом трактате, не отвечая по существу на богословские аргументы Никиты, Гумберт обрушивался на него с оскорблениями: «Ты глупее осла… тебе место не в Студийском монастыре, а в цирке или лупанаре… ты столько наблевал, что в извращении божественного учения не уступаешь скверным и бешеным собакам» и так далее. В таком же духе, надо полагать, протекал и диспут в Студийском монастыре. По окончании диспута Никита признал себя побежденным и отказался от своего трактата, который был тут же сожжен на монастырском дворе.

   Папские легаты настаивали на переговорах с патриархом, однако патриарх, обиженный непочтительным поведением легатов при первой встрече, от переговоров упорно отказывался. Потеряв терпение, 15 июля 1054 года, когда собор Святой Софии был переполнен молящимся народом, легаты прошли к алтарю и, прервав богослужение, выступили с обличениями в адрес патриарха Михаила Керуллария. Затем они положили на престол буллу на латинском языке, в которой говорилось об отлучении патриарха и его приверженцев от общения и выдвигалось десять обвинений в ереси: одно из обвинений касалось «опущения» Филиокве в Символе веры. После этого легаты покинули храм, оттрясая прах со своих ног и восклицая: «Видит Бог и судит». Онемевший от изумления патриарх поначалу отказывался принять буллу, но потом повелел перевести ее на греческий язык. Когда содержание буллы стало известно народу, началось столь сильное волнение, что легатам пришлось спешно покидать Константинополь. 20 июля Михаил Керулларий созвал Собор из 20 епископов, на котором предал папских легатов церковному отлучению.

   Так произошла «великая схизма», рассекшая надвое все тело мирового христианства и не уврачеванная до сего дня. Формально это был разрыв между Поместными Церквами Рима и Константинополя, однако патриарха Константинопольского впоследствии поддержали другие Восточные Патриархаты, а также молодые Церкви, входившие в орбиту влияния Византии, в частности Русская. Церковь на Западе со временем усвоила себе наименование Католической; Церковь же на Востоке именуется Православной, поскольку сохраняет неповрежденным христианское вероучение.

   Вскоре после разрыва 1054 года Михаил Керулларий написал послание патриарху Антиохийскому Петру. В этом послании были перечислены все пункты, по которым, как считал Константинопольский патриарх, латиняне отступили от правой веры и впали в «иудейство»:

    То, что они совершают по–иудейски, составляет следующее. Уже сами опресноки вменяются им в заблуждение, и то, что они едят удавленину, и что бреются, и что соблюдают субботы, и что скверноядят, и что монахи едят мясо и свиной тук и всю кожу вплоть до мяса, и что в первую седмицу постов и в мясопуст одинаково едят сыр, и что едят мясо в среду, а в пятницу едят сыр и яйца, в субботу же постятся весь день. Помимо же этого и уже наряду с такими и подобными нарушениями, они сотворили прибавку ко святому Символу, рассуждая злостно и опасно. Звучит же она так: «И в Духа Святаго, Господа Животворяшаго, Иже от Отца и Сына исходящаго». И в божественном тайноводстве они произносят «Един свят, един Господь Иисус Христос, во славу Бога Отца, чрез Духа Святаго». К тому же они еще запрещают брак иереев, то есть имеющих жен не допускают до священнического достоинства, но желают посвящать безбрачных. И двоюродные братья женятся на двоюродных сестрах. И на литургии во время причастия один из служащих, поедая опресноки, лобызает остальных. И епископы носят на руках перстни, будто бы берут свои церкви в жены, и говорят, что носят обручальные кольца. И, выходя на сражения, пятнают свои руки кровью, и против себя возбуждают души, и сами возбуждаются. Как некоторые нас уверяли, они, совершая божественное крещение, крестят крещаемых во едино погружение, призывая имя Отца и Сына и Святаго Духа и при том уста крещаемых наполняя солью… И не поклоняются они мощам святых, а некоторые из них — даже и святым иконам. И не причисляют к другим святым наших святых и великих отцев и учителей и святителей — сиречь, Богослова Григория, Великого Василия и божественного Златоуста, — а то и вовсе отвергают их учение. И приводят каких–то других, которых затруднительно даже отчасти причислить к святым.

   Среди перечисленных вин латинян большинство имеет чисто обрядовый характер и не относится к существу веры (ношение перстней епископами, бритье бороды, пост в субботу, вкушение мяса монахами), другие составляют особенность церковного строя на Западе (целибат духовенства), третьи относятся к культурным особенностям латинской традиции (малое знакомство с греческими отцами). Упомянуто лишь одно серьезное догматическое разногласие между Востоком и Западом — учение о Филиокве, но упомянуто как бы походя, в ряду обрядовых мелочей. О самой же основной причине разделения — папском примате — в послании Керуллария вообще внятно не говорится.

   Правда, в другом послании тому же адресату Керулларий упоминает о том, что «со времен святого Вселенского Шестого Собора возношение в священных диптихах наших Святых Церквей имени папы было пресечено по той причине, что тогдашний папа Римский Вигилий не отвечал этому Собору и не анафематствовал написанное Феодоритом против правой веры и двенадцати глав святого Кирилла, еще же и послание Ивы. И с тех пор доныне папа отсечен от нашей Святейшей и Соборной Церкви». Однако, во–первых, речь должна идти не о Шестом, а о Пятом Вселенском Соборе; во–вторых же, после признания V Вселенского Собора Римской Церковью имя папы было восстановлено в диптихах Восточных Церквей.

Крестовые походы и Лионская уния

   Схизма 1054 года поначалу казалась лишь одним из многочисленных недоразумений, время от времени возникавших в межцерковных отношениях. Предпринимались попытки примирения Востока с Западом. Однако вскоре стало понятно, что разрыв гораздо глубже и трагичнее, чем можно было предполагать. Весь православный Восток быстро втянулся в антилатинскую полемику, которая далеко не всегда велась на высоком богословском уровне. Вот, например, что писал преподобный Феодосий Печерский киевскому князю Изяславу Ярославичу «о вере варяжской»:

    …Вере же латыньстей не прелучаитеся, ни объчая их держати, и комканья их бегати, и всякаго ученья их бегати, и норова их гнушатися… занеже неправо веруют и нечисто живуть: ядять со псы и с кошками и пьють бо свои сець, ядять лвы, и дикие кони, и ослы, и удавленину, и мертвечину, и медведину, и бобровину, и хвост бобров, и в говенье ядять мяса, пушаюче в воду… и в суботу постяться, и, постившеся вечер, ядят молока и яйца. А согрешають — не от Бога просить прошенья, но прошають попове их на дару. А попове их не женяться законною женитвою, но с робами дети добывают и служать невозбранно; а пискупи их наложници держять, и на воину ходят, и оплатком служать. Икон не целуют, ни мощей святых; а крест целуют написавше на земли, и вьставше попирають его ногами. А мертвеца же кладуть на запад ногами… А крещаются во едино погруженье, а мы в 3; мы крещающеся мажемся миром и маслом, а они соль сыплют крещаемому в рот; имя же не нарицают святаго, но како прозовуть родители, в то имя крестять. А глаголють Духа Святаго исходяща от Отца и от Сына. Ина многа злая дела суть у них, развращеная погибель полна вера их. Егоже ни жидове творят, то они творят.

    Комментируя этот текст, подлинность которого оспаривается рядом ученых, митрополит Макарий (Булгаков) замечает: «Между обвинениями на латинян, излагаемыми в послании, находятся и такие, которые могли относиться к частным лицам, а отнюдь не ко всей Церкви Римской, или даже представляются не совсем верными». Между тем письмо Феодосия Печерского представляет собой не что иное, как пересказ послания патриарха Михаила Керуллария Антиохийскому патриарху Петру. По–прежнему, как и во времена патриарха Фотия, не делается различие между серьезными догматическими отступлениями Римской Церкви от первоначальной церковной традиции, такими как Филиокве, и различными обрядовыми мелочами, которыми латинская практика отличалась от восточной. Добавление же анекдотических сведений о том, что латиняне едят удавленину и пьют мочу, имело целью создать образ врага, дискредитировать и демонизировать «варяжскую веру».

   Образ врага создавался и на Западе. Там во второй половине XI века зрела идея крестового похода на Восток для освобождения древних христианских святынь, захваченных арабами и турками. Первый крестовый поход начался очень успешно, и уже в 1098 году крестоносцы изгнали турок из Антиохии, а в 1099–м — из Иерусалима. Однако на освобожденных землях продолжали жить христиане, имевшие свои Церкви и своих патриархов. С этим крестоносцы не посчитались, согнав законных восточных патриархов со своих кафедр и поставив на их место латинян. Создание «альтернативной» иерархии на территории, издревле входившей в состав восточных Патриархатов, было демонстрацией окончательного разрыва между Востоком и Западом: на Западе Восточные Церкви более не признавались за Церкви. В 1204 году, когда в ходе четвертого крестового похода крестоносцами был захвачен и варварски разграблен Константинополь, латиняне посадили своего патриарха также и на Константинопольский престол. Антиохийский и Константинопольский латинские Патриархаты прекратили свое существование после изгнания крестоносцев с Востока в конце XIII века. Что же касается латинского Патриархата Иерусалима, то хотя он и прекратил свое существование в 1291 году, однако был реанимирован Католической Церковью в 1847 году и существует до настоящего времени.

   Разграбление Константинополя крестоносцами 13 апреля 1204 года стало одной из самых трагических страниц не только в истории Византии, но и в истории православно–католических отношений. Поруганию подверглись христианские святыни, которые латиняне безжалостно уничтожали. Очевидец происходившего, византийский историк Никита Хониат, так описывает эти события: «Увы, вот бесчестно повержены достопоклоняемые иконы! Вот разметаны по нечистым местам останки мучеников, пострадавших за Христа! О чем и слышать страшно, можно было видеть тогда, как Божественное Тело и Кровь Христовы повергались и проливались на землю. Расхищая драгоценные вместилища их, латиняне одни из них разбивали, пряча за пазуху бывшие на них украшения, а другие обращали в обыкновенное употребление за своим столом».

   По свидетельству Никиты, войска крестоносцев «беззаконничали против населения Христова, не оказывая решительно никому ни малейшего снисхождения, но всех лишая денег и имущества, жилищ и одежд и совершенно не оставляя тем, кто имел что–нибудь!.. Вот они, эти ревнители, поднявшие на плечи крест и многократно клявшиеся им и словом Божиим проходить христианские страны без кровопролития… вооружить свои руки против сарацинов и обагрить мечи кровью опустошителей Иерусалима!» Свидетельство византийского историка подкрепляется аналогичными свидетельствами самих крестоносцев, которые повествуют о захваченных ими несметных сокровищах, золоте, серебре, церковной утвари и драгоценных камнях, а также о том, что в разграблении города участвовали пришедшие вместе с крестоносцами латинские священники.

   IV Латеранский Собор, созванный папой Иннокентием III в 1215 году, одобрил захват Константинополя крестоносцами. Собор подтвердил полномочия латинского Константинопольского патриарха и провозгласил Константинополь второй кафедрой христианского мира, воссоединившейся с «Матерью–Церковью». Собор дозволил временное употребление греческого обряда и разрешил, чтобы в местах компактного проживания греческого населения продолжали служить греческие епископы, однако все они должны были принести клятву на верность папе; в места же совместного проживания греков и латинян, а также на все пустующие кафедры Собор постановил назначить латинских епископов.

   Политика папства в отношении Восточных Церквей в XIII–XV веках определялась представлением о том, что единственной истинной Церковью является Католическая, вне общения с которой спасение невозможно. Эта мысль присутствует во всех документах римского магистериума данного периода, включая папские послания и энциклики, в том числе послание папы Гонория III «королям Руси» от 17 января 1227 года. Цель этого послания — добиться беспрепятственного осуществления деятельности латинских миссионеров на территории Ливонии и Эстонии, однако в идеале папа хотел бы видеть всю Русь подчиненной своей духовной власти:

    …Желая здраво внимать спасительному учению, вы готовы полностью отказаться от всех заблуждений, которые совершили, как было сказано, из–за недостатка проповедников, за что Господь, разгневавшись на вас, доныне подвергал вас многим бедствиям, и ждет вас еще более тяжелое несчастье, если не сойдете с тропы заблуждений и не вступите на путь истины. Ведь чем дольше будете коснеть в заблуждении, тем больших напастей вам следует страшиться. Потому даже если и не гневается Господь ежедневно, то все же над теми, кто пренебрегает крещением, навис наконец меч Его возмездия. Итак, желая от вас получить подтверждение, хотите ли вы принять легата Римской Церкви, чтобы под воздействием его здравых наставлений вы постигли истину католической веры, без которой никто не спасется, всех вас настойчиво просим, увещеваем и умоляем, чтобы об этом желании вашем сообщили нам в посланиях и через надежных послов. Пока же, поддерживая прочный мир с христианами Ливонии и Эстонии, не мешайте распространению веры христианской и тогда не вызовете негодования божественного апостольского престола, который при желании легко может воздать вам возмездием. Но лучше, если бы, соблюдая истинное послушание и божественные обряды, при всепрошении Господнем вы заслужили бы от обоих милость и любовь.

   Концом XIII века датируется начало униональной политики Рима, обернувшейся бесчисленными бедствиями для православных христиан. Первая церковная уния между Римом и Константинополем была заключена по инициативе византийского императора Михаила VIII Палеолога. В 1259 году он был провозглашен императором в Никее, а в 1261 году вошел в Константинополь, освободив его от крестоносцев. Чтобы упрочить свою власть, Палеолог ослепил законного наследника престола малолетнего Иоанна Ласкариса. За это деяние он был отлучен от Церкви патриархом Константинопольским Арсением. По указанию Палеолога был созван Собор, который низложил Арсения. Патриархом был назначен Герман III, которому, однако, по причине народной поддержки Арсения не удалось удержаться на престоле. В 1266 году патриархом стал духовник императора Иосиф.

   Однако вскоре между патриархом и императором возник конфликт из–за стремления императора заключить церковную унию с Римом. На этот предмет Палеолог вел переписку с Римскими папами на протяжении нескольких лет. Уния представлялась Палеологу политически необходимой, поскольку с ее помощью он надеялся укрепить свою власть и не допустить нового крестового похода. В ответ на очередное послание императора папа Григорий X приглашал его прислать делегацию на Собор в Лионе, поставив предварительным условием воссоединения Церквей принятие восточными епископами Филиокве и папского примата. Патриарх Иосиф отказывался от унии. Тогда в Лион была послана делегация во главе с бывшим патриархом Германом. На Лионском Соборе 1274 года делегаты от Константинополя подписали унию с Римом на условиях, предложенных папой. Собор завершился пением Символа веры с Филиокве.

   Большинство греческой иерархии во главе с патриархом Иосифом не признало унию, и император поставил на Константинопольский престол сторонника унии Иоанна XI Векка. Начались преследования противников унии, которых отправляли в ссылку, сажали в тюрьму, лишали состояния, подвергали пыткам. Однако сопротивление унии не было сломлено, и когда Михаил Палеолог умер, он не был даже удостоен церковного погребения: по свидетельству историка Никифора Григоры, несколько человек ночью вынесли тело императора из дворца и зарыли в землю как прах вероотступника. Сын Михаила Андроник II Палеолог отверг унию и созвал в Константинополе в 1283 году Собор, на котором латинское учение об исхождении Святого Духа от Отца и Сына было осуждено. Патриарх Иоанн Векк отрекся от престола и удалился в монастырь, а храмы, в которых совершалось униатское богослужение, были освящены вновь.

   В историю Православной Церкви Лионская уния вошла как одна из самых позорных страниц православно–католических отношений. В Римско–католической Церкви, напротив, Лионский Собор 1274 года имеет статус Вселенского. В то же время в сегодняшней Католической Церкви присутствует сознание вины за причиненные православным бедствия. В июне 2004 года папа Римский Иоанн Павел II извинился перед патриархом Константинопольским Варфоломеем I за захват Константинополя крестоносцами. Ранее, в 1965 году, папа Павел VI и Константинопольский патриарх Афинагор сняли взаимные анафемы, наложенные в 1054 году кардиналом Гумбертом и патриархом Михаилом Керулларием. Оба эти события свидетельствуют о желании перевернуть мрачные страницы в истории православно–католических отношений и начать эти отношения с чистого листа.

   Об этом же свидетельствует тот факт, что в 1993 году в Баламанде официальные представители Католической Церкви совместно с православными представителями подписали документ, в котором униатство было отвергнуто как противоречащее традиции обеих Церквей — Католической и Православной. В документе отмечалось, что имевшие место в прошлом попытки восстановления единства между Восточной и Западной Церквами при помощи унии лишь усугубили существующее между ними разделение.

   Как Лионская, так и все последующие унии, о которых будет сказано ниже, стали доказательством того, что насильственное навязывание православным латинских догматов и латинских обрядов не может привести к единству Церкви. «И надо прямо сказать, — пишет современный историк, — что именно эти униональные попытки больше, чем все остальное, укрепили разделение, ибо сам вопрос о единстве Церкви надолго смешали с ложью, с расчетом, отравили его нецерковными и низкими мотивами. Церковь знает только единство и потому не знает «унии» Уния в конечном итоге есть неверие в единство, отрицание того очищающего огня благодати, который все «естественные» все исторические обиды, преграды, рвы и непонимания может сделать небывшими, преодолеть силой единства».

Церковная литература поздневизантийского периода. Исихазм и паламитские споры

   Период между X и серединой XV веков был временем постепенного сужения границ Восточной Римской империи и падения политического значения византийского василевса. Для христианской Церкви на Востоке это был период тяжелых испытаний, вызванных как крестовыми походами, так и завоеваниями турок–сельджуков, которые все ближе подходили к сердцу империи — Константинополю. При этом часть земель, на которых жили восточные христиане, находилась в руках арабов. В то же время периоды правления Македонской династии (867—1057), династии Комнинов (1057—1204) и династии Палеологов (1251—1453) были ознаменованы рядом «ренессансов» в литературе, науке и изобразительном искусстве, называемых соответственно македонским, комниновским или палеологовским. Периоды ренессанса происходили и в Церкви, которая, несмотря на стесненные внешние обстоятельства, продолжала жить напряженной литургической, богословской, аскетической и мистической жизнью.

   Конец X — начало XI веков ознаменованы деятельностью преподобного Симеона Нового Богослова, крупнейшего византийского писателя–мистика. Будучи игуменом одного из константинопольских монастырей, Симеон пользовался большим влиянием среди столичной знати и имел многочисленных учеников. Пламенные проповеди Симеона способствовали духовному обновлению не только в монашеской среде, но и в среде мирян. Корпус сочинений Симеона включает 3 «Слова о богословии», посвященных изложению учения о Святой Троице, 15 «Слов нравственных», 34 «Слова огласительных», 225 «Глав богословских, умозрительных и практических» и 2 «Благодарения». Лейтмотивом всех этих сочинений, в которых переплетаются богословские, аскетические и мистические темы, является созерцание Божественного света и духовное единение человека с Богом. Особняком стоит сборник из 58 «Гимнов божественной любви» — уникальное, не имеющее аналогов в мировой литературе собрание молитвенных излияний, философских и богословских трактатов, описаний мистического опыта, изложенных в поэтической форме.

   Мистический пыл Симеона и его нравственный радикализм вызывали критику со стороны некоторых официальных представителей церковной иерархии, что послужило поводом к изгнанию его из Константинополя по решению церковного Синода. Симеон, в частности, считал, что без высоких мистических дарований, без созерцания Божественного света спасение для человека невозможно. Свои собственные видения Божественного света он описывал с предельной откровенностью:

    Что за новое чудо совершается ныне? Бог и ныне желает быть для грешников зримым — Тот, Кто некогда, скрывшись, выше неба вознесся и воссел на Престоле пренебесном и Отчем. Я страшусь и подумать, как же выражу словом?.. Как рука все опишет или трость начертает? Как поведает слово, как язык мой расскажет, Как уста изрекут все, что я вижу сегодня, что во мне непрестанно целый день происходит? Среди ночи глубокой, среди тьмы беспросветной с изумленьем и страхом я Христа созерцаю. Небеса отверзая, Он нисходит оттуда, со Отцом мне являясь и Божественным Духом. Он один, но в трех Лицах, Три в единстве всецелом, Трисвятое сиянье в трех божественных солнцах. Озаряет Он душу ярче солнца земного, просвещает Он светом помраченный мой разум… Несказанное чудо я едва понимаю. Вдалеке созерцая красоту, что незрима из–за яркого света ослепительной славы, я весьма изумляюсь, весь обьемлемый страхом… Трепеща, ужасаясь, я пришел в исступленье и не мог выносить я нестерпимую славу в эту ночь ощущений несказанных и странных…

   Будучи выдающимся учителем нравственной жизни, Симеон оставил много наставлений монашествующим и мирянам по нравственно–аскетическим и духовным вопросам. В стихотворении под названием «Кто есть монах, и какое его делание» Симеон начертывает идеал монашеской жизни:

    Монах есть тот, кто миру не причастен, кто говорит всегда с одним лишь Богом, кто, видя Бога, сам бывает видим, Любя Его, он Им любим бывает и, светом становясь, всегда сияет. Монаха хвалят — все равно он нищий, в дом приглашают — все равно он странник. О дивное, немыслимое чудо! Среди богатств безмерных — я нуждаюсь, Владея многим — остаюсь я беден, среди обилья вод — томлюсь я жаждой. Кто даст мне то, что я уже имею? И где найду Того, Кого я вижу? Как удержу Того, Кто в сердце дышит, но вне всего, Незримый, пребывает? Имеяй уши слышати — да слышит, Словам безумца с трепетом внимая!

   Уникальность Симеона обусловлена не только нехарактерной для восточной патристики автобиографичностью его сочинений и не только оригинальностью их содержания, но и той необычной формой, в которую он облекал свои мысли. Симеон был церковным поэтом, однако он сочинял не богослужебные тексты, а свободные стихи, причем использовал не античную метрику, характерную для ученой поэзии его времени, а силлабо–тонические размеры, свойственные народной поэзии. Это делало его стихотворения доступными не только ученой публике, но и простому народу. При этом все стихотворения Симеона были наполнены глубоким религиозным чувством:

    Как Ты пламенем горящим и водой живой бываешь? Услаждая, как сжигаешь? Как от тленья избавляешь? Как нас делаешь богами, тьму в сиянье превращая? Как из бездн людей выводишь, нас в нетленье облекая? Как влечешь Ты тьму к рассвету? Как Ты ночь рукою держишь? Как Ты сердие озаряешь? Как меня Ты изменяешь? Как Ты приобщился к смертным, сделав их сынами Бога? Как без стрел пронзаешь сердце, и оно горит любовью? Как нас терпишь, как прощаешь, по делам не воздавая? Вне всего как пребываешь, на дела людей взирая? Оставаясь в отдаленье, как деянья всех объявишь? Дай рабам Твоим терпенье, чтоб их скорби не объяли!

   Учение Симеона оказало влияние на развитие монашеской жизни на Афоне, о чем свидетельствует множество рукописей его творений, хранящихся в афонских монастырях. Афонский полуостров на севере Греции уже в X–XI веках был густо заселен монахами: согласно житийным источникам, в этот период там подвизалось около трех тысяч монахов разных национальностей. Характерной особенностью Афона на протяжении более тысячи лет вплоть до настоящего времени является то, что он представляет собой конфедерацию мужских монастырей, объединенных одним уставом: доступ на Афон женщинам строго запрещен. Такой порядок начал складываться уже при святом Афанасии Афонском , основателе Великой лавры, носящей его имя. В X–XI веках были основаны монастыри Ватопед, Иверский, Амальфитанцев, Ксиропотам, Зограф, Святого Пантелеимона, Преподобного Ксенофонта, Эсфигмен, Каракал, Костамонит, Симонопетра, Хиландар. Впоследствии появились и другие монастыри, а также скиты и отдельные кельи. Характерной особенностью Афона был его интернациональный характер: Иверский монастырь с X века населяли грузины, монастырь Амальфитанцев — выходцы из Южной Италии, монастырь Ксилургу с XI века находился в руках русских, которые в XII веке получили монастырь Святого Пантелеимона, сербы с конца XII века владели Хиландарским монастырем, а болгары — монастырем Зограф.

   В XIII веке Афон оказался в эпицентре монашеского движения, получившего в науке название исихазма. Под исихазмом обычно понимают движение, охватившее широкие круги византийского монашества в XIII–XIV веках и отразившееся в сочинениях афонских иноков Никифора Уединенника, Григория Синаита, Григория Паламы, а также целого ряда других аскетических писателей. Это направление характеризуется, в частности, интересом к теме созерцания Божественного света, о котором писал Симеон Новый Богослов, а также к психосоматическому методу молитвы Иисусовой.

   Практика молитвы Иисусовой, заключающаяся в непрестанном произнесении молитвы «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя» (или более кратких форм «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», «Сыне Божий, помилуй мя», «Господи, помилуй»), была известна в монашеской среде уже в VIII веке. Однако в эпоху исихазма делание этой молитвы стало сопровождаться определенными физическими приемами, которые были впервые подробно описаны в трактате под названием «Метод священной молитвы и внимания», дошедшем под именем Симеона Нового Богослова, но в действительности, возможно, принадлежащем другому автору. Суть психосоматического метода молитвы Иисусовой, описанного в трактате, заключается в следующем:

    Сев в безмолвной келье и наедине в каком–либо одном углу, постарайся сделать то, что я говорю тебе. Затвори дверь ума и вознеси ум твой от всего суетного, то есть временного. Затем, упершись брадой своей в грудь, устремляя чувственное око со всем умом в середину чрева, то есть пуп, удержи тогда и стремление носового дыхания, чтобы не дышать часто, и внутри исследуй мысленно утробу, дабы обрести место сердца, где пребывают обычно все душевные силы. И сначала ты найдешь мрак и непроницаемую толщу, но, постоянно подвизаясь в деле сем нощно и денно, ты обретешь — о чудо! — непрестанную радость. Ибо как только ум найдет место сердечное, он сразу узревает, чего никогда не знал. Видит же он посреди сердца воздух и себя самого, всего светлого и исполненного рассуждения. Отныне призыванием Иисуса Христа он изгоняет и истребляет! помысел при его появлении, прежде чем тот завершится или сформируется. С этого времени ум, памятуя о бесовской злобе, воздвигает естественный гнев и, преследуя, поражает мысленных врагов. Прочему ты научишься, с помощью Божией, в хранении ума, держа Иисуса в сердце.

   Во второй четверти XIV века в Византии возникли споры вокруг описанного метода молитвы, а также вокруг учения исихастов в целом. Главными действующими лицами в этих спорах были Варлаам Калабриец (1290—1348) и святитель Григорий Палама (1296—1359). Варлаам, происходивший из среды греков–униатов Южной Италии, по прибытии в Константинополь в начале 1230–х годов сделал блестящую карьеру при дворе в качестве философа и ученого: от имени императора он вел переговоры с папскими легатами о соединении Церквей. В период переговоров Варлаам составил несколько трактатов против латинского учения о Филиокве, в которых доказывал, что ни греки, ни латиняне не могут настаивать на правильности своего учения по той причине, что Бог всецело непознаваем и что рассуждения о Нем не могут покоиться на чувственном опыте. Такая точка зрения не удовлетворила папу Бенедикта XII, которому были представлены трактаты Варлаама. Для папы релятивизм в догматах был неприемлем, и он требовал непременного признания Филиокве православными в качестве условия для заключения унии.

   С православной же стороны на сочинения Варлаама отреагировали афонские монахи во главе с Григорием Паламой, который в то время был иноком Великой лавры. Переписка между Григорием Паламой и Варлаамом, начавшись с вопроса о границах богопознания, быстро перетекла в спор о сущности «умного делания», о психосоматическом методе молитвы Иисусовой и о созерцании Божественного света. Варлаам начал высмеивать психосоматический метод молитвы Иисусовой, называя практиковавших его монахов «омфалопсихами», или «пуподушниками», как если бы они считали, что душа человека находится в его пупке. Опыт созерцания Божественного света, который был известен исихастам, воспринимался Варлаамом как чувственное и соблазнительное явление бесовского характера. В ответ на эти обвинения, выдвинутые как в переписке, так и в ходе личных встреч с Варлаамом, Григорий Палама написал три «Триады в защиту священно–безмолвствующих».

   В этом сочинении Григорий прежде всего защищает монашескую практику молитвы Иисусовой, настаивая на том, что молитва — не только умственное, но и телесное делание, не просто евагрианское «восхождение ума к Богу», но делание, охватывающее всего человека, включая ум и сердце, душу и тело, взор и дыхание. По учению Паламы, душа — это «единая многоспособная сила, которая пользуется получающим от нее жизнь телом как орудием»; телесным органом, в котором локализован ум человека, является сердце, и именно в него следует заключать ум. Если ум во время молитвы будет находиться вне тела, как рекомендовали противники исихазма, то он никогда не сможет достичь внимания и сосредоточенности, но всегда будет пребывать в рассеянности. В сердце же ум сходит благодаря дыханию и вместе с дыханием:

    Поскольку у только что приступивших к борению даже сосредоточенный ум постоянно скачет и им приходится снова его возвращать, но он ускользает от неопытных, которые еще не знают, что нет ничего более трудноуловимого и летучего, чем их собственный ум, то некоторые советуют внимательно следить за вдохом и выдохом и немного сдерживать дыхание, в наблюдении за ним как бы задерживая дыханием и ум, пока, достигнув с Богом высших ступеней и сделав свой ум неблуждающим и несмешанным, трезвенники не научатся строго сосредотачивать его в «единовидной свернутости». Можно видеть, что так и само собой получается при напряжении внимания: при всяком сосредоточенном обдумывании, особенно у людей спокойных телом и разумом, дыхание исходит и входит тихо. Субботствуя духовно и в меру возможности унимая собственные действия тела, исихасты прекращают всю сопоставительную, перечислительную и разную другую познавательную работу душевных сил, всякое чувственное восприятие и вообще всякое произвольное телесное действование, а всякое не вполне произвольное, как, например, дыхание, они ограничивают в той мере, в какой это зависит от них.

   Другой пункт, по которому Палама решительно выступает против Варлаама, это вопрос о богопознании. В ответ на мысль Варлаама о том, что Бог всецело непостижим, Григорий Палама дает богословское обоснование восточнохристианского понимания Бога как одновременно непостижимого и постижимого, трансцендентного и имманентного, неименуемого и именуемого, неизреченного и изрекаемого, неприобщимого и приобщимого. Одним из путей объяснения данного парадокса в восточнохристианской традиции служило понятие о «действиях», или энергиях Божиих, отличных от сущности Божией. Если сущность Божия незрима, энергии могут быть видимы; если сущность неименуема, энергии могут быть именуемы; если сущность Божия непостижима, то энергии могут быть постигаемы разумом.

   Наконец, третий пункт полемики между Варлаамом и Паламой — учение о природе Божественного света, созерцаемого исихастами во время молитвы. По учению Паламы, этот свет не есть сущность Божия, которая невидима и неприобщима. В то же время Божественный свет не является материальным феноменом или тварным светом, иноприродным сущности Божией. Божественный свет, созерцаемый исихастами, является нетварной энергией Бога, совечной Богу и неотделимой от Бога.

   Приведенные Паламой аргументы не удовлетворили Варлаама, и он потребовал от императора созыва Собора для разрешения вопросов, поставленных в ходе спора. Такой Собор состоялся в храме Святой Софии 10 июня 1341 года. На Соборе Варлаам признал свое поражение и в тот же день бежал из Византии в Авиньон к папе Клименту VI, который назначил его епископом города Джераче в Неаполитанском королевстве. Назначение состоялось по протекции Франческо Петрарки, которому Варлаам преподавал греческий язык. Споры на этом не закончились, и в течение последующего десятилетия против Паламы выступили его бывший ученик Акиндин и придворный историк Никифор Григора. Однако Константинопольские Соборы 1347 и 1351 годов, созванные императором Иоанном IV Кантакузеном во второй и в третий раз подтвердили учение Паламы. С 1347 года вплоть до своей кончины Григорий Палама занимал пост архиепископа Фессалоникийского, а на патриарший престол в Константинополе возводились его ученики — Исидор I, Каллист I и Филофей Коккин. В 1368 году, спустя девять лет после кончины Григория Паламы, он был торжественно причислен к лику святых патриархом Филофеем Коккиным, и было установлено праздновать его память во вторую неделю Великого поста.

   С именем Григория Паламы связана, кроме того, интересная страница в истории взаимоотношений между христианством и мусульманством. К тому времени христиане и мусульмане во многих землях жили бок о бок друг с другом на протяжении столетий, и первоначальное резко отрицательное отношение к исламу в православной среде несколько смягчилось. Характерны в этом отношении деяния созванного императором Мануилом Комнином Константинопольского Собора 1180 года, на котором рассматривалась содержавшаяся в греческих требниках анафема «Богу Магомета, о Котором Магомет говорит, что Он есть Бог олосфирос, что Он не рождает и не рожден и Ему никто не подобен». Эта анафема, как сказано в постановлении Собора, смущала лиц, обращавшихся из магометанства в Православие. На Соборе решено было анафему «Богу Магомета» выбросить из требников, ограничившись лишь анафемой самому Магомету.

   Полемика между Григорием Паламой и мусульманами имела место в 1354—1355 годах, когда он находился в плену у турок. Проведя в плену более года, святитель беседовал с высшими лицами турецкого государства, в том числе с принцем Измаилом, внуком великого эмира Орхана. Об этих беседах он подробно говорит в «Письме своей Церкви», адресованном пастве Фессалоник. К письму тематически примыкает сочинение под названием «Диспут с хионами», составленное врачом Таронитисом, который был свидетелем диспутов Григория Паламы с мусульманами.

   Помимо богословских тем — учение о едином Боге, вера в Божество Иисуса Христа, значение Магомета — в ходе диспутов был выдвинут ряд историософских аргументов. Так, например, магометане видели благословение Божие в своем военном превосходстве над греками. В ответ на это Григорий пишет:

    Похваляется же этот нечестивый, ненавистный Богу и преступный род, что возобладал над ромеями благодаря своей любви к Богу, не ведая того, что этот мир лежит во зле (1 Ин 5:19) и над его большей частью господствуют чаще всего злые люди, рабы преисподней, силой оружия одолевающие соседей. Вот почему весь период до Константина, который, царствуя, воистину руководствовался любовью к Богу, идолопоклонники владели почти всей экуменой, а после него снова в течение длительного времени ею правили люди, которые ничем или почти ничем не отличались от них.

   В последней фразе имеются в виду императоры–еретики эпохи Вселенских Соборов.

   Если в письме, адресованном пастве, Григорий не стесняется в выражениях по адресу магометан, то в ходе самих диспутов с ними он был гораздо более сдержан и даже приветлив. Критерием истинности религии, по его мнению, не может быть военное превосходство, и религия не должна навязываться силой. В том, что христианство является религией свободы, Палама видит его превосходство над мусульманством, что он и разъяснил своим оппонентам в ходе одного из диспутов:

    Пусть Магомет, отправившись с Востока, прошел победителем до Запада, но побеждал он войной, мечом, грабежом, порабощением, избиением людей. Из этого ничто не может исходить от Бога, Который добр. Скорее же это обусловлено волей человека и диавола, от начала являющегося человекоубийцей (Ин 8:44). Что же, разве Александр, отправившись c Запада, не покорил весь Восток? Однако и многие другие в разные времена, предпринимая военные походы, нередко овладевали всей экуменой. Никому же из них никакой народ не вверял свои души, как вы Магомету. Впрочем, он, и силу используя, и наслаждения предлагая, не привлек на свою сторону даже одной целой части экумены. А учение Христа, хотя и отвергающее почти все удовольствия жизни, охватило все пределы экумены и господствует среди тех, кто воюет с ним, без всякого насилия и, скорее, торжествуя над насилием, которое всякий раз противопоставляется ему, так что в этом заключается победа, победившая мир (1 Ин 5:4).

   Описанный диспут закончился благоприятно для святителя, который в нужный момент сумел проявить достаточный дипломатический такт:

    Тем временем находившиеся рядом христиане, видя, что турки вот–вот разгневаются, знаками показали мне, что пора прекращать говорить, Я же, чтобы разрядить обстановку, с легкой улыбкой сказал тем: «Если бы мы были согласны со словами друг друга, то придерживались бы одного учения…» Один из них сказал: «Настанет когда–нибудь время, когда мы придем к согласию друг с другом». И я согласился с этим и высказал пожелание, чтобы такое время пришло как можно скорее.

Флорентийская уния и падение Византии. Православие под турецким игом

   Середина XV века ознаменовалась для Православной Церкви двумя трагедиями — Флорентийской унией и падением Константинополя. К этому времени от Византийской империи оставался лишь Константинополь с пригородами, незначительная часть территории на юге Греции и несколько островов. Все остальные территории, входившие в некогда могущественную империю, были заняты турками или — на Западе — латинянами. Византийский император находился на вассальном положении у турецкого султана, и дни великой христианской империи были сочтены.

   В надежде спасти остатки империи от неминуемой гибели император Иоанн VIII Палеолог решился на отчаянный шаг: 24 ноября 1437 года он отправился в Италию к папе Евгению IV в надежде на получение военной помощи латинян против турок. Вместе с императором отбыли около 600 человек, включая престарелого патриарха Константинопольского Иосифа II , 22–х епископов, многочисленных клириков и мирян. В составе делегации были представители патриархов Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского. 9 апреля 1438 года в Ферраре под председательством папы Евгения открылся Собор, на котором предстояло обсудить разногласия между греками и латинянами. Для этой цели была создана богословская комиссия, в которую со стороны греков вошли митрополит Ефесский Марк, митрополит Никейский Виссарион и еще несколько лиц, а со стороны латинян — несколько кардиналов. Официальным главой греческой делегации в течение всего Собора оставался император Иоанн Палеолог, который нередко принимал личное участие в прениях. В составе греческой делегации был также Исидор, незадолго до этого назначенный митрополитом Киевским.

   Первый вопрос, который делегации обсуждали на Соборе в Ферраре, был вопрос о чистилище. Согласно латинскому учению, чистилище представляет собой место посмертного временного мучения тех лиц, которые умерли в мире с Церковью и которые не совершили смертных грехов: по окончании периода мучений эти люди попадают в Царство Небесное. На Феррарском Соборе латиняне утверждали, что «нет нужды молиться за тех, которые находятся в раю, ибо они не имеют никакой нужды в этом, ни за тех, которые — в аду, так как они не могут освободиться или очиститься от грехов», молиться можно лишь за тех, кто находится в чистилище. Богословие Восточной Церкви, однако, учения о чистилище не знало, и святой Марк Ефесский в своем ответе на доклад латинян утверждал, что Церковь молится за всех усопших — как находящихся в раю, так и томящихся в аду, с надеждой на то, что эта молитва будет услышана Богом. По первому пункту полемики согласие между двумя партиями достигнуто не было.

   Второй темой, предложенной к обсуждению в Ферраре, было латинское учение о Филиокве. Против этого учения в прениях выступали и Марк Ефесский, и Виссарион Никейский, однако латиняне упорно его защищали. Опять же согласие достигнуто не было. После того как в феврале 1439 года заседания Собора были перенесены во Флоренцию, было решено отказаться от обсуждения вопроса о включении Филиокве в Символ веры и ограничиться общим обсуждением учения об исхождении Святого Духа. Во Флоренции латиняне заявили, что единой причиной исхождения Святого Духа они признают Бога Отца, зачитав отрывок из послания Максима Исповедника к Марину (упоминался нами выше). Тем не менее греков не удовлетворили объяснения латинян, и святой Марк Ефесский представил в опровержение учения о Филиокве трактат под названием «Свидетельства об исхождении Святого Духа только от Отеческой Ипостаси».

   После полутора лет напряженных богословских дискуссий латиняне поставили грекам ультиматум, который сводился к тому, что греки должны были принять латинское учение. При этом папа пообещал военную помощь византийскому императору. 4 июля 1439 года греки передали латинянам заявление следующего содержания: «Мы соглашаемся с вашим учением и с вашим прибавлением в Символе, сделанным на основании святых отцов; мы заключаем с вами унию и признаем, что Святой Дух исходит от Отца и Сына как от одного единого Начала и Причины». Это заявление подписали все члены греческой делегации, кроме святого Марка Ефесского, оставшегося непреклонным.

   Получив заявление греков, папа потребовал, чтобы они согласились также с латинским пониманием чистилища, с практикой служения литургии на пресном хлебе и с латинским учением о пресуществлении хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы при произнесении слов «Приимите, ядите, сие есть Тело Мое» и «Пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя» (греки считали, что преложение Святых Даров происходит не после произнесения этих слов, а после призывания Святого Духа). От греков потребовали также, чтобы они согласились с латинским учением о первенстве папы Римского, причем не только о первенстве чести, но и о примате юрисдикции (т. е. чтобы восточные патриархи вошли в юрисдикционное подчинение папе Римскому), чтобы называли папу «викарием Христа» и «главой Церкви», чтобы признали за ним право беспрепятственно вмешиваться в дела Православной Церкви. После долгих колебаний 33 представителя греческой делегации наконец подписали унию на условиях, выдвинутых латинянами. Единственным официальным членом делегации, не подписавшим унию, был святитель Марк Ефесский. Не подписал унию также патриарх Иосиф, к тому времени скончавшийся.

   По возвращении в Константинополь святитель Марк Ефесский написал окружное послание, в котором решительно отмежевался от Ферраро–Флорентийского Собора. Относительно греков, подписавших на нем унию с латинянами, святитель Марк писал:

    Надо бежать от них, как бегут от змеи… как от христопродавцев и христокупцев… Ибо мы вместе с Дамаскиным и всеми отцами не говорим, что Дух происходит от Сына; а они — вместе с латинянами говорят, что Дух происходит от Сына. И мы вместе с божественным Дионисием говорим, что Отец — единый Источник преестественного Божества; а они вместе с латинянами говорят, что и Сын — Источник Святого Духа, очевидно, что этим исключая Духа из Божества… И мы утверждаем, согласно отцам, что воля и энергия несотворенного и Божественного естества несотворенны; а они вместе с латинянами и Фомой говорят, что воля — тождественна с естеством, а Божественная энергия — тварна… И мы говорим, что ни святые не воспринимают еще уготованное им Цapcтво и неизреченные блага, ни грешники еще не посланы в геенну, но и те и другие каждые ожидают свой удел, который будет воспринят в будущем веке после воскресения и суда; а они вместе с латинянами желают, чтобы они сразу же после смерти восприняли согласно заслугам, а промежуточным… они даруют очистительный огонь, который не тождествен с геенским… И мы, послушествуя заповедающих апостолов, отвращаемся от иудейского бесквасного хлеба; а они, в том же акте унии, возвещают, что то, что священнодействуется латинянами, является Телом Христовым. И мы говорим, что прибавление в Символе возникло беззаконно и противозаконно и противно отцам; а они утверждают, что оно законно и благословенно… Для нас папа представляется как один из патриархов, и то если бы он был православным, а они с большею важностью объявляют его викарием Христа, отцом и учителем всех христиан… Итак, братие, бегите от них и от общения с ними…

   Ферраро–Флорентийский Собор имел все формальные признаки Вселенского Собора: в нем участвовали папа и император, Константинопольский патриарх и представители других древних Восточных Патриархатов, предстоятель Русской Церкви (еще не имевшей автокефалии и входившей в состав Константинопольского Патриархата). В Католической Церкви этот Собор признается Вселенским. Однако на православном Востоке он был отвергнут на том основании, что от Православной Церкви на нем потребовали капитуляции, отказа от своей многовековой богословской традиции.

   Русская Церковь первой отвергла унию. Когда митрополит Киевский Исидор, представлявший Русскую Церковь на Флорентийском Соборе, вернулся на Русь спустя два года после окончания Собора, он 5 июля 1441 года совершил богослужение в Успенском соборе Московского Кремля: за богослужением возносилось имя папы Римского и был зачитан акт о воссоединении с Римом. Никто из присутствовавших бояр и епископов поначалу не выразил несогласия; напротив, по словам летописца, «умолчаша и бояре и инии мнозе, еще же паче и епископы русския умолчаша, и воздремаша и уснуша». Однако великий князь Московский Василий Васильевич объявил Исидора еретиком и приказал арестовать его. Тогда «вси епископы рустии возбудишася; князи и бояре и множество християн тогда… начаша… звати Исидора еретиком». Митрополита Исидора старались принудить к отречению от унии, угрожая даже смертной казнью: он остался непреклонен и в конце концов бежал в Рим, где папа сделал его кардиналом. Так Ферраро–Флорентийский Собор был отвергнут Русской Церковью.

   В 1442 году на Соборе в Иерусалиме патриархи Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский отказались признать Ферраро–Флорентийский Собор, назвав его «грязным, антиканоничным и тираническим», и разорвали общение с Константинопольским патриархом Митрофаном II , избранным на место скончавшегося во Флоренции патриарха Иосифа. Спустя восемь лет, на Соборе в Константинополе, униатский Константинопольский патриарх Григорий III Мамма был низложен, и Ферраро–Флорентийский Собор в присутствии патриархов Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского был предан анафеме Константинопольской Церковью. Общее настроение греков накануне падения Византии было выражено в словах византийского флотоводца великого дуки Луки Нотараса: «Я предпочитаю увидеть царствующей в городе турецкую чалму, чем латинскую тиару». Через четырнадцать лет после заключения Флорентийской унии и через три года после ее осуждения на Константинопольском Соборе столица Византийской империи оказалась в руках турок, а Лука Нотарас был по приказу султана обезглавлен вместе со своим четырнадцатилетним сыном.

   Как уже говорилось, греки подписали унию во Флоренции в надежде на то, что латиняне окажут им военную помощь против турок. Однако помощь ограничилась присылкой трех генуэзских галер с несколькими сотнями добровольцев на борту, которые, впрочем, мужественно сражались бок о бок с греками. Кроме того, в Константинополь был прислан кардинал–митрополит Исидор (тот самый, который от имени Русской Церкви подписал унию, а затем был с позором изгнан из Москвы): ему император разрешил служить в соборе Святой Софии. Когда в апреле 1453 года турки начали осаду Константинополя с суши и с моря, турецкое войско превосходило византийскую армию по численности в 20 раз. Несмотря на это, оборона Константинополя продолжалась семь недель. В ночь с 28 на 29 мая 1453 года состоялась последняя христианская служба в соборе Святой Софии. Вечером 29 мая город был взят турками, последний византийский император Константин XI Палеолог погиб при обороне города. По приказу султана Мехмеда II храм Святой Софии был превращен в мечеть.

   Взятие Константинополя сопровождалось трехдневным грабежом, в ходе которого турки, с разрешения султана, убивали и грабили всех, кого хотели. По приказу султана были казнены некоторые оставшиеся в живых представители византийской знати и представители духовенства, но кардиналу Исидору удалось бежать. Многие церкви были разграблены и осквернены. На Константинопольский патриарший престол, по инициативе Мехмеда II, был избран ученый монах Геннадий Схоларий, решительный противник унии: ему Мехмед II, по подобию византийских императоров, лично вручил патриарший жезл. Геннадий стал главой миллета — греческой общины, наделенной правами самоуправляемого этнического меньшинства. Султан снабдил патриарха грамотой–фирманом, наделявшей его правами духовного и светского главы греческого населения Османской империи (мозаика с изображением Мехмеда II, вручающего фирман Геннадию, находится в здании Константинопольской Патриархии в Стамбуле).

   Влияние Константинопольского Патриархата среди христианской паствы империи было не только сохранено, но даже упрочено благодаря тому, что патриарх получил от султана не только церковную, но и некое подобие политической власти. В основу религиозно–политического устройства новообразованной империи был положен характерный для исламского мира принцип совмещения духовной и светской власти в одном лице. Турецкий султан, будучи абсолютным монархом и одновременно религиозным лидером империи, делегировал часть своих полномочий Константинопольскому патриарху, который стал посредником между султаном и христианским населением. Де–факто патриарх вынужден был выполнять функции проводника воли султана, что давало ему определенные привилегии внутри Османской империи, но лишало его какой–либо возможной церковной власти за ее пределами. На несколько последующих столетий судьба Константинопольского Патриархата оказалась неразрывно связанной с судьбой Османской империи.

   Хотя православное меньшинство получило, по воле султана, определенное место в структуре турецкого общества, вскоре стало ясно, что христианство воспринимается как второразрядная религия, а христиане — как граждане второго сорта. Они платили высокие налоги, носили особую одежду, Церкви была запрещена миссионерская деятельность, а обращение мусульманина в христианство рассматривалось как преступление. За право вступления в должность патриарх должен был платить султану огромную сумму денег, и, как правило, патриархом мог стать тот из претендентов, кто был способен больше заплатить. Султаны были, таким образом, заинтересованы в том, чтобы как можно чаще менять патриархов. Причиной частой смены патриархов были также внутренние нестроения в Константинопольском Патриархате и борьба за патриарший престол. Кроме того, любое проявление нелояльности по отношению к турецкому режиму жестоко каралось. В результате из 159 Константинопольских патриархов, занимавших престол между XV и XX веками, 105 были смещены турками, 27 вынужденно отреклись от престола, 6 были умерщвлены, и лишь 21 умерли своей смертью, находясь на должности. Один и тот же человек мог стать патриархом и быть низложен несколько раз.

   После захвата Константинополя турки продолжили завоевательные походы, в ходе которых порабощению подвергались в том числе исконно православные земли. В 1459 году Мехмед II овладел Сербией. В первой четверти XVI века в результате военных походов султана Селима I в составе Османской империи оказались Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский Патриархаты. После превращения Сербии в провинцию Османской империи автокефалия Сербской Церкви была утрачена и Церковь вошла в Константинопольский Патриархат (ранее, в конце XIV века, после завоевания Болгарии турками, в состав Константинопольского Патриархата вошла Болгарская Церковь). Древние восточные Патриархаты не были упразднены, однако фактически находились в зависимости от Константинопольского патриарха, который был единственным главой Православной Церкви на территории Османской империи, признанным государственной властью.

   Турецкое завоевание в значительной степени парализовало интеллектуальную жизнь греков, остановилось развитие православного богословия. Главной задачей для Церкви было выжить и сохранить свою традицию. Это было необходимо не только ввиду постоянного гнета со стороны мусульман, но и ввиду регулярных попыток латинского Запада склонить Греческую Церковь к подчинению Риму. В поисках союзников против латинян греки устанавливали сношения с европейскими протестантами. Последняя четверть XVI века была ознаменована перепиской между патриархом Иеремией II и богословами тюбингенского университета. А XVII век ознаменовался «протестантской смутой» внутри Греческой Церкви, вызванной влиянием кальвинистских идей на Константинопольского патриарха Кирилла I Лукариса. В 1629 году в Женеве, главном центре европейского кальвинизма, под именем Лукариса было напечатано «Исповедание веры», содержавшее многие кальвинистские идеи. Сам Кирилл Лукарис, шесть раз становившийся патриархом и шесть раз низведенный с престола, закончил жизнь трагически: он был задушен янычарами, а тело его бросили в Босфор. Идеи Лукариса были впоследствии многократно осуждены на церковных Соборах, состоявшихся между 1638 и 1691 годами.

   С турецким завоеванием было связано постепенное ослабление на протяжении XVI–XVII веков многих афонских монастырей и угасание на Афоне традиции исихазма. Хотя турецкие султаны покровительствовали Афону, самоуправство мелких турецких чиновников, высокие налоги, которые вынуждены были платить монахи, и пиратские набеги — все это не способствовало процветанию на Афоне монашеской жизни. К XVII веку многие монастыри Святой Горы пришли в упадок. Некоторое оживление в духовной жизни Афона наблюдается в середине XVIII века, и связано оно с движением «колливадов», охватившим афонские монастыри и перекинувшимся в континентальную Грецию. Движение началось со спора по незначительному, казалось бы, вопросу о допустимости поминовения усопших в воскресенье. В начале XIX века спор возобновился, но главным теперь стал вопрос о регулярности причащения: колливады настаивали на возрождении древней практики частого причащения, тогда как их противники считали, что причащаться надо два–три раза в год. Духовная программа колливадов, однако, не ограничивалась вопросами о поминовении усопших и о частом причащении. Колливады ставили задачей возрождение той духовной традиции, которая была связана с именами святителя Григория Паламы и исихастов XIV века и которая к XVIII веку была почти полностью забыта. Центральным пунктом программы было возрождение практики «умного делания» — молитвы Иисусовой.

   Одним из главных деятелей движения был преподобный Никодим Святогорец (1748—1809), перу которого принадлежат многочисленные оригинальные сочинения, в том числе книга «О частом причащении», толкования на Послания апостола Павла и на богослужебные тексты. Книга под названием «Невидимая брань», получившая широкое распространение и переведенная в конце XIX века на русский язык, представляет собой переработку сочинения латинского монахатеатинца Лоренцо Скуполи. Однако главным трудом Никодима является «Филокалия», или «Добротолюбие» — многотомное собрание произведений восточнохристианских аскетических авторов с IV по XV век на тему умного делания. Именно благодаря «Филокалии», впервые напечатанной в Венеции в 1782 году, были возвращены к жизни многие творения древних церковных писателей, таких как Евагрий Понтийский, Марк Подвижник, Максим Исповедник, Исихий Синайский, а также византийских исихастов — Никифора Уединенника, Григория Синаита, Григория Паламы. В 1793 году «Добротолюбие» было переведено на славянский язык, в конце XIX — на русский, а в течение XX — на некоторые европейские языки. До настоящего времени этот сборник остается одной из наиболее читаемых книг в среде монашествующих и мирян Православной Церкви.

2. Православие на Руси

Православие в Киевской Руси

   «Отметить особо на историческом пути Православия «русскую главу» требует не только особое значение ее для нас, русских, но превыше всего простая историческая правда», — писал протоиерей Александр Шмеман в книге «Исторический путь Православия». Значение России в исторической судьбе Православия является, по мнению исследователя, исключительным, ни с чем не сравнимым.

   Ко времени падения Византии Православие на Руси насчитывало уже несколько веков. После того как Русь была крещена князем Владимиром, в ней была образована Киевская митрополия в юрисдикции Константинопольского Патриархата. Первые митрополиты были греками и присылались из Константинополя, богослужение поначалу совершалось тоже на греческом языке. Точная дата основания митрополии, так же как и имена первых митрополитов являются предметом споров среди ученых. В Русской Православной Церкви первым митрополитом Киевским признается Михаил: считается, что святой князь Владимир привез его с собой из Корсуни. Одновременно или почти одновременно с митрополией в Киеве епископские кафедры были основаны в Новгороде, Полоцке и некоторых других городах. Множество храмов строилось по всей Руси, открывались приходские школы, и во всех городах и селах совершались массовые крещения. К концу правления Владимира в одном только Киеве было около 400 церквей.

   После смерти князя Владимира в 1015 году между его сыновьями началась борьба за власть: Святополк объявил себя князем Киевским и, дабы избавиться от возможных соперников, умертвил своих родных братьев — Бориса, который княжил в Ростове, и Глеба, княжившего в Муроме. Почитание Бориса и Глеба началось вскоре после их кончины, и уже в 1026 году на месте их погребения митрополитом Киевским Иоанном I был освящен храм. Борис и Глеб были первыми святыми, прославленными Русской Церковью; хотя они не были мучениками за Христа, они были прославлены как страстотерпцы, не пожелавшие поднять руку на брата и защитить свою жизнь, но отдавшие ее ради прекращения междоусобицы и водворения мира.

   Убийца Бориса и Глеба, Святополк Окаянный, был в 1019 году побежден другим сыном святого князя Владимира, Ярославом Мудрым, чье долгое правление было ознаменовано дальнейшим распространением христианства. При Ярославе были построены Софийский собор в Киеве, кафедральные соборы в Новгороде и многих других городах, при нем же появились первые монастыри и началась систематическая работа по переводу греческих богослужебных книг на славянский язык, о чем рассказывается в «Повести временных лет»:

    Заложил Ярослав город большой, у которого сейчас Золотые ворота, заложил и церковь Святой Софии, митрополию, и затем церковь Святой Богородицы Благовещения на Золотых воротах, затем монастырь Святого Георгия и святой Ирины. При нем начала вера христианская плодиться и распространяться, и черноризцы стали множиться, и монастыри появляться. Любил Ярослав церковные уставы, попов очень жаловал, особенно же черноризцев, и к книгам проявлял усердие, часто читая их и ночью и днем. И собрал книгописцев множество, которые переводили с греческого на славянский язык. И написали они много книг, по которым верующие люди учатся и наслаждаются учением Божественным… Ярослав… любил книги и, много их переписав, положил в церкви Святой Софии, которую создал сам. Украсил он ее золотом, серебром и сосудами церковными, в ней возносят к Богу положенные молитвы в назначенное время. И другие церкви ставил он по городам и по местам, поставляя попов и давая им от своей казны плату, веля им учить людей, потому что это поручено им Богом, и посещать часто церкви. И умножилось число пресвитеров и людей крещеных.

   При Ярославе в Киеве появился первый митрополит русского происхождения, Иларион, избранный и поставленный на Киевскую митрополию Собором русских епископов. До своего поставления он был священником в княжеском селе Берестове и был известен как «муж благостный, книжный и постник»: он выкопал себе пещеру на берегу Днепра и удалялся туда для молитвы и псалмопения. Пребывание его на святительской кафедре было, по–видимому, недолгим, так как с 1055 года в летописях в качестве Киевского митрополита упоминается грек Ефрем. Рядом ученых было высказано предположение, что после оставления кафедры Иларион постригся в схиму с именем Никона и стал иноком, а затем и игуменом Киево–Печерского монастыря. Однако в Русской Православной Церкви святитель Иларион и преподобный Никон почитаются как два разных лица.

   В историю Русской Церкви митрополит Иларион вошел как выдающийся просветитель и духовный писатель. Из его творений особой популярностью на Руси пользовалось «Слово о законе и благодати» — одно из первых оригинальных произведений русской письменности. Помимо несомненного литературного таланта автор «Слова» обладал незаурядным богословским даром и был хорошо знаком с современной ему богословской проблематикой. Один из лейтмотивов произведения — противопоставление христианства иудейству, благодати — закону. В то же время «Слово» представляет собой опыт осмысления христианства как вселенской спасительной веры, к которой благодаря святому князю Владимиру стал причастен русский народ. С большим вдохновением и силой митрополит Иларион говорит о плодах принятия христианства Русью:

    И подобало Благодати и Истине воссиять над новым народом. Ибо не вливают, по словам Господним, вина нового, учения благодатного в мехи ветхие, обветшавшие в иудействе… Но новое учение — новые мехи, новые народы! И сберегается то и лругое. Так и совершилось. Ибо вера благодатная распростерлась по всей земле и достигла нашего народа русского. И езеро закона пресохло. Евангельский же источник, исполнившись воды и покрыв всю землю, разлился и до наших пределов. И вот уже со всеми христианами и мы славим Святую Троицу… И уже не идолопоклонниками зовемся, но христианами, не без упования еще живущими, но уповающими на Жизнь Вечную. И уже не капища сатанинские воздвигаем, но церкви Христовы созидаем… Все народы помиловал Преблагой Бог наш, и нас не презрел Он: восхотел — и спас нас и привел в познание Истины.

   В крещении Руси князем Владимиром митрополит Иларион видит переломный момент русской истории. Автору «Слова» удалось передать то духовное ликование, которое было характерно для молодого русского христианства как новой веры, пришедшей на смену обветшавшему язычеству:

    И в единовремение вся земля наша восславила Христа со Отцом и со Святым Духом. Тогда идольский мрак стал удаляться от нас — и явилась заря правоверия; тогда тьма служения бесовского исчезла — и слово евангельское осияло нашу землю. Тогда капища разрушались, а церкви поставлялись, идолы сокрушались, а иконы святых являлись, бесы убегали, а крест освящал грады. Пастыри словесных овец Христовых, епископы, предстали святому алтарю, принося Бескровную Жертву; пресвитеры и диаконы и весь клир благоукрасили и в благолепие облекли святые церкви. Труба апостольская и гром евангельский огласили все грады; фимиам, возносимый к Богу, освятил воздух. Встали на горах монастыри, явились черноризцы. Мужи и жены, малые и великие, все люди, преисполнившие святые церкви, восславили Господа, взывая: «Един свят, един Господь Иисус Христос во славу Бога Отца! Аминь. Христос победил! Христос одолел! Христос воцарился! Христос прославился! Велик Ты, Господи, и чудны дела Твои! Боже наш, слава Тебе!»

   «Слово» заканчивается вдохновенной молитвой, обращенной к святому равноапостольному князю Владимиру:

    Встань, о честная глава, из гроба твоего! Встань, отряси сон! Ибо ты не умер, но спишь до всеобщего восстания. Встань, ты не умер! Не надлежало умереть тебе, уверовавшему во Христа, Который есть Жизнь, дарованная всему миру. Отряси сон, возведи взор и увидишь, что Господь, таких почестей сподобив тебя там, на небесах, и на земле не без памяти оставил в сыне твоем. Встань, посмотри на чадо свое… посмотри на внуков твоих и правнуков: как они живут, как хранимы Господом, как соблюдают правую веру, преданную им тобою, как прилежат к святым церквам, как славят Христа, как поклоняются Его имени. Посмотри же и на град, величием сияющий, посмотри на церкви процветаюшие, посмотри на христианство возрастающее, посмотри на град, иконами святых блистающий и ими освящаемый, фимиамом благоухающий, славословиями божественными исполненный и песнопениями святыми оглашаемый. И, все это увидев, возрадуйся, и возвеселись, и восхвали Преблагого Бога, Устроителя всего.

   С именем митрополита Илариона летописная традиция связывает и основание Киево–Печерского монастыря. «Повесть временных лет» говорит о том, что этот монастырь, уже к концу XI века превратившийся в крупнейший центр духовной жизни и религиозного просвещения, начался с той самой пещеры на берегу Днепра, где до своего избрания на Киевский митрополичий престол молился Иларион. Именно в этой пещере поселился преподобный Антоний Печерский, возле которого начала собираться община учеников. По благословению Антония были построены Успенская церковь и монашеские кельи, обитель была обнесена оградой. В годы игуменства преподобного Феодосия было начато строительство каменного Успенского собора монастыря. Феодосий, согласно его житию, составленному преподобным Нестором Летописцем, отличался особым аскетизмом и требовал от иноков безоговорочного послушания. В монастыре он ввел Студийский устав. Почитание Феодосия началось вскоре после его кончины, даже раньше, чем почитание его учителя преподобного Антония. В историю Русской Церкви оба преподобных вошли как основатели монашества на Руси.

   Влияние преподобных Антония и Феодосия и основанного ими монастыря в период между последней третью XI и первой третью XIII века было огромным. На епископские кафедры во многих городах Руси ставились иноки из Киево–Печерской обители. Все без исключения кафедральные соборы в епархиях, возникших в этот период, — в Ростове, Владимире–Волынском, Турове, Галиче, Рязани, Владимире–на–Клязьме — были посвящены Успению Пресвятой Богородицы, как и собор Киево–Печерской лавры. Киевские князья нередко обращались за помощью к печерским игуменам, которые играли заметную роль не только в религиозной, но и в политической жизни страны. Печерский монастырь, кроме того, стал важнейшим центром летописания и агиографии.

   В истории Руси XII век был временем феодальной раздробленности, когда внутренняя политика определялась противоборством удельных князей. В этот период возрастает роль Киевского митрополита как единственного лица, чья юрисдикция простирается на всю Русскую землю: не случайно приблизительно с середины XII века митрополиты титулуются «Киевскими и всея Руси». В то же время большинство Киевских митрополитов этого периода были греками, которые не всегда ориентировались в сложных перипетиях русской политической и церковной жизни. В тех же случаях, когда митрополитом по инициативе князя становился выходец из Руси, Константинополь, как правило, энергично протестовал. Нестроения, вызванные сложными взаимоотношениями с Константинополем, однако, не препятствовали дальнейшему укреплению Православия на Руси, увеличению числа епископских кафедр: к началу XIII века их было уже около пятидесяти.

   В дело укрепления церковной жизни вносили вклад некоторые выдающиеся правители, такие, например, как святой благоверный князь Андрей Боголюбский, вошедший в историю Церкви как храмоздатель и ревнитель благочестия. В годы его правления Владимир–на–Клязьме превратился в один из главных политических и религиозных центров Руси. Андрей даже хотел учредить там отдельную митрополичью кафедру, но получил отказ от Константинополя. При нем были построены Успенский собор во Владимире и церковь Покрова–на–Нерли, с его именем связывают установление на Руси празднования Покрова Пресвятой Богородицы.

   Значение Владимира выросло после того, как в 1237—1240 годах по Руси пронеслись, опустошая все на своем пути, войска ордынского хана Батыя (1208—1255), внука Чингисхана. В ходе этого нашествия, положившего начало более чем двухсотлетнему периоду монголо–татарского ига, были захвачены и разорены многие крупные города Руси, в том числе Рязань, Москва, Владимир–на–Клязьме, Козельск, Переяславль, Чернигов, Киев, Каменец, Владимир–на–Волыни, Галич и Лодыжин. Монголы грабили и разрушали церкви, убивали и уводили в плен священнослужителей и монахов. Митрополит Киевский (с 1236 года) Иосиф пропал без вести, несколько епископов погибло. Вся завоеванная монголами Русь была обложена данью, и в течение последующих двух с лишним столетий русские князья и митрополиты перед вступлением в должность должны были ездить в Орду и получать ярлык (разрешение) от хана: без такого ярлыка ни князь, ни митрополит не могли считаться легитимными.

   Разграбление Киева татаро–монгольскими ордами 6 декабря 1240 года сделало невозможным и нецелесообразным для следующих Киевских митрополитов пребывание в городе. Святитель Кирилл II, формально оставаясь митрополитом Киевским, по большей части пребывал на северо–востоке Руси, а его преемник, святитель Максим в 1299 году переселился во Владимир–на–Клязьме, объединив Владимир с Киевом в одну митрополичью область.

   Значение Владимира продолжало расти при святом благоверном князе Новгородском, Киевском и Владимирском Александре Невском (1220—1263), который вошел в историю Руси как один из выдающихся правителей, чья политическая дальновидность определила судьбу Руси на десятилетия вперед. Святой Александр сознавал бесперспективность борьбы с монголами и сосредоточил свои усилия на защите северо–западных рубежей Руси. Время его княжения совпало с активизацией католических рыцарских орденов, действовавших по прямому указанию папы. 9 декабря 1237 папа Григорий IX повелел Упсальскому архиепископу организовать крестовый поход против русских и финнов. Исполняя папский указ, в 1240 году шведский король отправил в русские земли многочисленное войско, однако оно было разбито дружиной святого князя Александра. В 1242 году благоверный князь одержал историческую победу над рыцарями Ливонского ордена на льду Чудского озера.

   Потеряв надежду завоевать Русь при помощи рыцарских орденов, папы прибегли к увещаниям и угрозам. 15 ноября 1248 года папа Иннокентий IV направил Александру Невскому послание, в котором писал, что признание латинской иерархии позволит князю «весьма легко и весьма быстро достичь врат райских», поскольку «ключи от этих врат Господь вверил блаженному Петру и его преемникам, Римским папам, дабы они не впускали не признающих Римскую Церковь как Матерь нашей веры и не почитающих папу — наместника Христа». Около 1250 года папа прислал к Александру двух кардиналов с предложением принять католичество. Святой Александр ответил папе: «От Адама и… до Перваго Вселенскаго Собора святых отец, а от Перваго и до Седьмаго Собора — вся сия добре сведаем… якоже проповедашеся от святых апостол Христово Евангелие во всем мире, по сих же и предания святых отец Седми Собор Вселенских. И сия вся известно храним, а от вас учения не приемлем и словес ваших не слушаем».

   Ради достижения мира с татаро–монголами святому князю пришлось совершить четыре поездки в Золотую Орду. Возвращаясь из четвертой поездки, он заболел и, приняв перед смертью монашеский постриг с именем Алексий, скончался. Когда весть о его смерти достигла Владимира, митрополит Киевский Кирилл, находившийся во Владимире, вышел к народу со словами: «Чада мои милые! Закатилось солнце земли Русской». Эти слова отражали ту любовь, которой великий князь был окружен при жизни. Церковное почитание Александра Невского началось вскоре после его кончины, и в середине XVI века он был официально причислен к лику святых.

Православие в Московской Руси

   В начале XIV века резиденцией митрополита Киевского и всея Руси еще оставался Владимир, однако митрополит Петр последние годы жизни провел в Москве и был погребен в Успенском соборе Московского Кремля. В Москве же обосновался и преемник святителя Петра митрополит Феогност. Превращение Москвы в фактический центр митрополии было связано с возвышением Москвы в качестве главного политического центра Северо–Восточной Руси при великом князе Иване I Калите. Во второй половине XIV века Москва становится центром вооруженной борьбы против монголо–татарского ига. Крупнейшими фигурами в церковной жизни Руси этого периода были митрополит Московский (формально по–прежнему Киевский и всея Руси) Алексий и преподобный Сергий Радонежский.

   Митрополит Алексий происходил из московского боярского рода, его крестным отцом был Иван Калита. Уже в отрочестве он возжелал монашеского жития и в двадцатилетнем возрасте принял постриг. Еще при жизни митрополита Феогноста Алексий был назначен его наместником и преемником. В 1354 году патриарх Константинопольский Филофей Коккин, ученик святителя Григория Паламы, утвердил Алексия митрополитом всея Руси, хотя сделано это было в виде исключения: правилом по–прежнему оставалось назначение на русскую митрополию этнических греков. При великом князе Иване II (1326—1359), княжившем в Москве в течение пяти лет, и в особенности в годы малолетства благоверного князя Димитрия Ивановича, получившего княжескую власть в девятилетнем возрасте, святитель Алексий фактически руководил внешней политикой Московского княжества. Он, в частности, входил в сношения с литовским князем Ольгердом, значительно расширившим Великое Княжество Литовское за счет присоединения традиционно русских земель и добившимся от Константинополя создания для Литвы отдельной митрополии. Святитель Алексий способствовал преодолению раздробленности Руси и созданию союза русских княжеств для противостояния Золотой Орде, которая к тому времени существенно ослабла.

   Преподобный Сергий Радонежский был младшим современником и духовным другом святителя Алексия. Он тоже происходил из боярского рода и с детства отличался глубоким благочестием. После смерти родителей он вместе со своим старшим братом Стефаном ушел в подмосковные леса и в двенадцати верстах от села Радонеж поставил келью, а потом и небольшую церковь во имя Святой Троицы. Не выдержав суровых условий, Стефан оставил брата в одиночестве и перешел в Московский Богоявленский монастырь. После нескольких лет жизни в одиночестве преподобный Сергий стал принимать к себе учеников, и вскоре составилось братство из двенадцати иноков, для которых преподобный собственноручно построил несколько келий. В 1354 году он был посвящен в иеромонаха и назначен игуменом созданной им обители. Слава преподобного Сергия росла день ото дня, среди его почитателей были князья, бояре, епископы и священники. Преподобный удостоился дара прозорливости и чудотворений, а также многочисленных видений. Одно из них описано в «Житии преподобного Сергия», составленном его учеником преподобным Епифанием Премудрым:

    Однажды блаженный отец молился по своему обычаю перед образом Матери Господа нашего Иисуса Христа… А когда он завершил канон и сел немного отдохнуть, сказал ученику своему, по имени Михей: «Чадо! Будь бдительным и бодрствуй, потому что видение чудесное и ужасное будет нам в сей час». И пока он это говорил, вдруг глас раздался: «Се, Пречистая грядет!» Святой, услышав, быстро вышел из кельи в сени. И вот свет ослепительный, сильнее солнца сияющий, ярко озарил святого; и видит он Пречистую Богородицу с двумя апостолами, Петром и Иоанном, в несказанной светлости блистающую. И когда увидел Ее святой, он упал ниц, не в силах вынести нестерпимый этот свет. Пречистая же Своими руками прикоснулась к святому, говоря: «Не ужасайся, избранник Мой! Ведь Я пришла посетить тебя. Услышана молитва твоя о учениках твоих, о которых ты молишься, и об обители твоей, и не скорби больше: ибо отныне всего будет здесь в изобилии, и не только при жизни твоей, но и после твоего к Господу ухода не покину Я обители твоей, все нужное подавая в изобилии, и снабжая всем, и защищая». Сказав это, стала Она невидима. Святой же в смятении ума страхом и трепетом великим объят был. Когда он понемногу в себя пришел, увидел Сергий ученика своего лежащим от страха, словно мертвого, и поднял его. Тот же бросился к ногам старца, говоря: «Скажи мне, отче, Господа ради, что это было за чудесное видение? Ведь дух мой едва не разлучился с телом из–за блистающего видения». Святой же радовался душой, так что лицо его светилось от радости той, но ничего не мог ответить, только вот что: «Потерпи, чадо, потому что и во мне дух мой трепещет от чудесного видения».

   Епифаний повествует о том, как однажды, во время совершения преподобным Сергием литургии, один из его учеников увидел огонь, ходящий по жертвеннику, осеняющий алтарь и со всех сторон окружающий святой престол. А когда Сергий хотел причаститься, тогда Божественный огонь свернулся, как некая плащаница, и вошел в святой потир. После богослужения ученик сказал преподобному: «Господин! Я видел чудесное видение, как благодать Святого Духа содействует тебе». Преподобный же сказал: «Никому не передавай о том, что ты видел, пока Господь не возьмет меня из жизни сей».

   Жизнь благоверного князя Димитрия Ивановича, святителя Алексия и преподобного Сергия протекала в разных условиях: один управлял государством, другой управлял Церковью, третий подвижничал в подмосковных лесах. Но когда наступил критический для Руси момент нашествия монгольского хана Мамая, государство и Церковь объединило сознание необходимости противостояния врагу. И князь Димитрий перед решающей битвой, собрав войско, пришел к преподобному Сергию за советом и благословением. Преподобный благословил князя, предсказал ему победу и дал в помощь двух иноков своей обители — схимонахов Андрея Ослябю и Александра Пересвета. Оба монаха вместе с великим князем и его войском героически сражались против войск Мамая, и 8 сентября 1380 года русское войско одержало победу в битве на Куликовом поле. Эта историческая битва положила начало освобождению Руси от татаро–монгольского ига.

   Почитание преподобного Сергия началось еще при его жизни и продолжилось после его кончины. Его стали называть «игуменом земли Русской». Основанная им обитель быстро разрослась и превратилась в крупнейший духовный центр, имевший для Московской Руси такое же значение, как лавра преподобных Антония и Феодосия для Киевской Руси. До сего дня Троице–Сергиева лавра остается первым по значению монастырем Русской Церкви, куда в дни памяти преподобного (18 июля и 8 октября по н. ст.) съезжаются десятки архиереев, сотни клириков и тысячи мирян.

   В эпоху преподобного Сергия Русская Церковь по–прежнему находилась в зависимости от Константинополя. В 1371 году патриарх Филофей, по требованию польского короля Казимира III, создал отдельную Галицкую митрополию, назначив на нее своего келейника болгарина Киприана. В 1375 году, теперь уже под давлением литовского князя Ольгерда, патриарх Филофей назначил Киприана митрополитом Киевским, Русским и Литовским, распространив его юрисдикцию на те территории, которые входили в Великое Княжество Литовское. При этом было подчеркнуто, что после смерти святителя Алексия Киприан должен стать его преемником и Русская митрополия должна быть вновь воссоединена. Однако великий князь Димитрий Донской, считая Киприана ставленником Литвы, начал готовить на митрополию своего кандидата — коломенского священника Митяя, постриженного в монахи с именем Михаил. Когда после кончины святителя Алексия в Москву прибыл Киприан, он был изгнан князем, а МихаилМитяй отправился в Константинополь для рукоположения. По дороге он умер. Вся эта история была впоследствии описана в красочном литературном произведении под названием «Повесть о Митяе», где претендент на митрополичью кафедру был изображен в сатирическом свете. Смута в Русской Церкви, вызванная нежеланием Димитрия Донского принимать в Москве Киприана, продолжалась десять лет и закончилась со смертью князя. В начале 1390 года святитель Киприан был принят в Москве великим князем Василием I Дмитриевичем и управлял Церковью до своей кончины, когда ему наследовал присланный из Константинополя грек, митрополит Фотий.

   Новый период в жизни Русской Церкви начался при митрополите Ионе. Он был русским по происхождению и после смерти митрополита Фотия был наречен на митрополию. В соответствии со сложившейся канонической практикой Иона намеревался ехать за утверждением в Константинополь, однако этому препятствовали политические обстоятельства, и он несколько лет управлял Церковью в качестве нареченного митрополита. К осени 1435 года, когда у Ионы появилась возможность ехать в Константинополь, там уже был поставлен на русскую митрополию грек Исидор. Пробыв в Москве пять месяцев, Исидор в сентябре 1437 года отправился на Собор во Флоренцию, а по возвращении с Собора, как мы помним, был заточен и затем бежал в Рим. В условиях, когда назначенный Константинополем митрополит всея Руси стал римским кардиналом, а патриарший престол в Константинополе занимал униат Григорий III Мамма, великий князь Василий II (1415—1462) решился на созыв Собора для поставления митрополита всея Руси без согласия Константинополя. Московский Собор 1448 года поставил Иону митрополитом, а Собор 1459 года узаконил поставление митрополита «по избранию Святаго Духа, и по святым правилом святых апостол и святых отец, и по повелению господина нашего великаго князя (имярек), русскаго самодержца». Решения этих Соборов знаменовали собой фактическое начало автокефалии Русской Церкви. Последующие русские митрополиты поставлялись уже без согласия Константинополя.

   Потеряв власть над Москвой, Константинополь решил укрепить свои позиции в Киеве, для чего в 1458 году патриархом Григорием Маммой был поставлен отдельный митрополит для Киева — Григорий Болгарин (? — 1472). В 1467 году патриарх Дионисий I предпринял попытку сделать Григория также митрополитом Московским, однако в Москве посягательства Константинополя были отвергнуты. Фактически с середины XV века общерусская митрополия была разделена на две — Московскую и Киевскую. Разделение сохранялось вплоть до 1685 года, когда Киевская митрополия вошла в состав Московского Патриархата.

   Период между серединой XV и концом XVI века был временем укрепления политического могущества Руси и ее сплочения вокруг Москвы. Одно за другим присоединяются к Москве древние княжества — Ярославское (1463), Ростовское (1474). Новгородское (1478), Тверское (1485), Псковское (1510), Рязанское (1521). В 1480 году, в результате бескровной победы русских войск над войсками хана Ахмата, было окончательно свергнуто татаро–монгольское иго.

   Параллельно с собиранием исконно русских земель вокруг Москвы к Русскому государству присоединяются новые земли. В 1472 году великий князь Иван III Васильевич (1440—1505) вступает в брак с греческой царевной Софией Палеолог, что в глазах русских людей придает ему дополнительную легитимность в качестве православного самодержца, наследника византийских императоров. В начале XVI века разрабатывается теория Москвы — «третьего Рима», сформулированная, в частности, старцем псковского Спасо–Елеазарова монастыря иноком Филофеем: «Первый Рим пал от нечестия, второй (Константинополь) от засилия агарянского, третий Рим — Москва, а четвертому не бывать». Параллельно с укреплением власти великого князя Московского возрастает и значение Московского митрополита.

   Начало XVI века ознаменовано спорами между «стяжателями» и «нестяжателями» — сторонниками и противниками монастырского землевладения. К этому времени на Руси существовало множество монастырей, которые подразделялись на общежительные и особножительные. В общежительных монастырях акцент делался на послушание, телесный подвиг, соборную молитву, благотворительность; в особножительных — на «умное делание» и удаление от мира. Уставы тех и других монастырей предписывали нестяжание, однако и общежительные, и особножительные монастыри могли иметь во владении земли, села, крестьян и получать доходы, которые распределялись между братией. Собственниками земли были также епархии и приходы. Монастырское и церковное землевладение нередко вызывало недовольство государственной власти, в результате чего периодически имели место попытки конфискации церковных земель. Одна такая попытка произошла при великом князе Иване III, который выступил с инициативой отторжения земель у митрополита, епископов и монастырей с одновременным переводом епископата и монастырей на казенное обеспечение. Эта инициатива князя вызвала в Церкви бурную и в целом негативную реакцию. В 1503 году в Москве был созван церковный Собор, который поддержал идею церковного землевладения в противовес инициативе великого князя.

   Главным идеологом церковного землевладения в начале XVI века был преподобный Иосиф Волоцкий (1439/40—1515). который считал, что владение землей и недвижимостью обеспечивает Церкви независимость от светской власти и открывает возможность благотворительной деятельности. Основанный им под Волоколамском монастырь являл пример широкой благотворительности: в год неурожая монастырь ежедневно кормил до 700 человек, в том числе 50 детей–сирот. Когда заканчивался хлеб в монастыре, Иосиф приказывал покупать его, когда заканчивались деньги на покупку хлеба, продавать рукописи — «дабы никто не сшел с монастыря не ядши». Монахи роптали: «Нас переморит, а их не перекормит». Но преподобный призывал иноков к терпению и послушанию.

   Иосиф Волоцкий был одним из выдающихся просветителей и борцом с ересью жидовствующих — рационалистическим движением, возникшим в Новгороде в конце XV века. Под влиянием иудаизма и, возможно, зарождавшегося в Европе религиозного реформизма жидовствующие выступали с критикой основополагающих христианских догматов — о Святой Троице, об Иисусе Христе как Боге и Спасителе, об иконопочитании. Родоначальником ереси, по свидетельству Иосифа, был некий еврей Схария, который совратил в нее новгородских священников Дионисия и Алексия. Из Новгорода еретическое движение быстро перешло в Москву, где его адептами стали некоторые высокопоставленные лица, в том числе посольские дьяки Федор и Иван Курицыны, а священники Дионисий и Алексий были переведены из Новгорода и назначены протопопами кремлевских соборов. Против этой ереси Иосиф написал свое знаменитое сочинение «Просветитель», в котором собрал свидетельства из сочинений отцов Церкви в защиту православных догматов.

   В борьбе с жидовствующими преподобный Иосиф объединил свои усилия со святителем Геннадием Новгородским, другим выдающимся просветителем, впервые собравшим все книги Священного Писания в единый свод и в 1499 году издавшим в рукописном виде так называемую «Геннадиевскую Библию». Собирание свидетельств от Писания и церковного Предания было неотъемлемой частью программы по искоренению ереси.

   Однако у этой программы была и другая составляющая — требование наказаний и даже смертной казни для отступников от Православия. Выдвигая это требование, Иосиф Волоцкий апеллировал к византийской истории:

    Разве православные цари и святые отцы, бывшие на Вселенских и Поместных Соборах, не милостивы и не милосердны? Но ведь они повелели всем, записали в священных правилах и заповедали всем грядущим поколениям, чтобы цари, князья и мирские судьи предавали еретиков, а тем более отступников, лютым казням и смерти, как убийц, разбойников и иных злодеев… Вот каким судом были осуждены патриархи, митрополиты и епископы, придерживавшиеся ересей; но разве нынешние отступники, которые хуже всех еретиков и отступников, не достойны такого же осуждения, как и вышеупомянутые еретики? И если теперь православные самодержцы не поступят так же, то совершенно невозможно ничем иным искоренить еретиков и отступников. Если же они подвигнутся на это и покажут ревность о Христе — ввергнут еретиков и отступников в темницы, до самой смерти их, — умиротворится Церковь Божия и угаснет скверное жидовское учение злочестивых еретиков и отступников.

   В 1504 году в Москве, в присутствии великого князя Ивана III и его сына Василия, состоялся Собор, приговоривший к смертной казни еретиков, против которых боролись Геннадий Новгородский и Иосиф Волоцкий. Начались казни, подобных которым на Руси доселе не видели. 27 декабря того же года в Москве были заживо сожжены в клетках Иван Курицын и его сподвижники, в Новгороде сожгли юрьевского архимандрита Кассиана и других еретиков, многих адептов ереси посадили в тюрьмы или отправили на покаяние в монастыри. 

   Идейным противником Иосифа Волоцкого был преподобный Нил Сорский, который на Соборе 1503 года предложил, «чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням и кормились бы рукоделием». Благотворительность преподобный Нил считал не соответствующей иноческому образу жизни. По вопросу об отношении к еретикам Нил также резко расходился с Иосифом, не разделяя мнение последнего о том, что еретиков надо подвергать физической расправе.

   Преподобный Нил принадлежал к той духовной традиции, которую в Византии XIV века олицетворяли афонские монахи–исихасты. В молодости он побывал на Афоне и по возвращении на Русь основал небольшой скит на реке Соре, где и провел всю жизнь, занимаясь подвижническими трудами и литературной деятельностью. «Предание о жительстве скитском», принадлежащее перу преподобного Нила, представляет собой систематический свод мыслей святых отцов о борьбе со страстями. Среди наиболее часто цитируемых авторов — Иоанн Лествичник, Исаак Сирин, Симеон Новый Богослов, Григорий Синаит. В отличие от Иосифа Волоцкого, чей устав главным образом посвящен внешним аспектам монастырского устроения, преподобный Нил обращает основное внимание на внутреннее делание и умную молитву, которую он — опять же в отличие от Иосифа — ставил выше церковного псалмопения.

   Церковное почитание преподобного Иосифа Волоцкого началось вскоре после его кончины, и уже в XVI веке он был торжественно канонизирован. Почитание преподобного Нила Сорского было гораздо менее приметным, и его имя было включено в месяцеслов лишь в 1903 году. Один из последователей преподобного Нила, инок Вассиан (Патрикеев), решительно выступавший против монастырского землевладения и против смертной казни еретиков, но в отличие от своего учителя писавший в резко полемическом и обличительном тоне, был осужден Собором 1531 года.

   Характерна судьба другого духовного наследника «нестяжателей» — преподобного Максима Грека. Он происходил из богатой греческой семьи, в молодости уехал в Италию, где получил образование в ведущих университетах; там же он сблизился с видными гуманистами, такими как Пико делла Мирандола. Под влиянием Савонаролы, чья проповедь произвела на него сильное впечатление, Максим вступил в орден доминиканцев. Однако затем он покинул Италию и в 1505 году стал монахом афонского Ватопедского монастыря, где вскоре прославился своей ученостью. Когда великий князь Василий III Иванович обратился в Константинополь с просьбой прислать ученого грека для сличения имевшихся переводов и составления новых, выбор пал на Максима. По прибытии на Русь Максим занялся переводом Толковой Псалтири, однако, поскольку он не знал русского языка, переводить ему приходилось на латынь, а с латыни толмачи переводили на русский: такой способ перевода, разумеется, не мог обеспечить ему высокое качество. После окончания перевода Псалтири Максим хотел вернуться в Грецию, но ему поручили перевод Толкового Апостола и сличение славянских литургических книг с греческими: при сличении обнаружились многочисленные ошибки.

   Со временем Максим выучил русский язык и втянулся в спор между «стяжателями» и «нестяжателями», решительно став на сторону последних. Кроме того, он высказывался против автокефалии Русской Церкви и выступал против второго брака великого князя Василия III. Деятельность Максима вызвала недовольство при дворе, в его переводах начали искать ошибки, а в его высказываниях — ереси. Все это привело к осуждению Максима на Соборе 1525 года и его повторному осуждению, вместе с Вассианом Патрикеевым, на Соборе 1531 года. Максим просил отпустить его обратно в Ватопедский монастырь, но вместо этого был отлучен от причастия и сослан сначала в Иосифо–Волоцкий монастырь (главный оплот «стяжателей»), а затем, после Собора 1531 года, в Тверской Отрочь монастырь под домашний арест. Лишь в 1553 году ему было разрешено поселиться в Троице–Сергиевой лавре, где он и скончался.

   Несмотря на столь трудную и трагическую судьбу, Максим не переставал, даже будучи в заточении, заниматься переводами и составлением оригинальных сочинений. Его перу принадлежат многочисленные публицистические работы, в том числе «Стязание о известном иноческом жительстве» и «Слово душеполезно зело внимающим ему», в которых он доказывает недопустимость монастырского землевладения. Некоторые сочинения Максима, в частности «Главы поучительны начальствующим правоверно», «Слово пространно излагающе с жалостию нестроения и бесчиния царей и властей последнего жития», посвящены вопросам церковно–государственных отношений. Перу Максима принадлежат многочисленные полемические сочинения, в том числе «Слово обличительное против еллинского заблуждения», «Слово обличительное против агарянского заблуждения», «Слово против армянского зловерия», «Против латинян о том, что не следует ничего ни прибавлять, ни убавлять в божественном исповедании христианской веры», «Против лютеран — слово о поклонении святым иконам».

   В сочинении под названием «Повесть страшная и достопримечательная» Максим с восхищением рассказывает русскому читателю о порядках, царящих в католических монастырях Франции и Италии, о различных монашеских орденах, об избрании игуменов собором братии, об образованности и благочестии латинских иноков. Заключительная часть «Повести» посвящена жизнеописанию Иеронима Савонаролы, о котором Максим говорит как о муже, «исполненном всякой премудрости и разума боговдохновенных писаний и внешнего образования», «великом подвижнике», «обильно украшенном божественной ревностью». Проповедь Савонаролы, по свидетельству Максима, производила сильное впечатление на жителей Флоренции, многие из которых под ее воздействием приносили покаяние и отказывались от греховного образа жизни. Другие же, наоборот, «с самого начала возненавидели его святое учение», называя его «еретиком, хульником и льстецом». Дело кончилось тем, что неправедные судьи приговорили Савонаролу и двух его помощников к двойной казни — повешению на древе и сожжению. «Таков был конец жития преподобных тех трех иноков… — заключает Максим. — Я же настолько далеко отстою от согласия с неправедными теми судьями, что с радостью причислил бы замученных ими страдальцев к древним защитникам благочестия, если бы они не были верою латиняне».

   В 1542 году митрополитом Московским стал святитель Макарий, с именем которого связана целая эпоха в жизни Русской Церкви. В 1547 году он венчал на царство 16–летнего великого князя Московского Ивана IV Васильевича. впоследствии прозванного Грозным. В 1547, 1549 и 1551 годах в Москве при участии царя и митрополита состоялись церковные Соборы, на которых было прославлено множество святых, была выработана модель церковно–государственных отношений, максимально приближенная к византийскому идеалу «симфонии», были рассмотрены многие другие актуальные вопросы церковной жизни. Собор 1551 года вошел в историю Церкви под именем Стоглавого, поскольку его материалы были изложены в ста главах. На Соборах 1553—1554 годов была осуждена ересь Башкина и Косого, сходная с ересью жидовствующих. Все эти Соборы созывались по инициативе царя, который принимал живое участие в обсуждении церковных вопросов.

   Будучи одним из выдающихся церковных просветителей, митрополит Макарий предпринял грандиозный труд по собиранию всей духовной литературы, «чтомой» на Руси. Эту работу он начал еще будучи архиепископом Новгородским (1526—1542) и продолжил в Москве. «Великие Минеи Четьи» митрополита Макария представляют собой свод житий святых, проповедей, богословских и исторических трактатов, как переведенных с греческого и латыни, так и оригинальных. С именем Макария связано и начало книгопечатания: первые книги, напечатанные Иваном Федоровым в 1564—1565 годах — Апостол и Часослов, — были изданы по благословению митрополита Макария, хотя увидели свет уже после его кончины.

   Ранние годы правления Ивана Грозного были ознаменованы рядом крупных военно–политических успехов: в 1552 году была взята Казань, в 1556–м Астрахань, в 1563–м — Полоцк. Народ сплотился вокруг царя, в котором видели искреннего защитника православной веры и гаранта государственной целостности. Однако вскоре после смерти митрополита Макария в деятельности царя наступил резкий перелом, вызванный, помимо всего прочего, его повышенной подозрительностью и страхом перед заговором. В конце 1564 года царь покинул Москву и поселился в Александровской слободе, где создал некое подобие монастыря во главе с самим собой, а в начале 1565 года учредил опричнину — карательную организацию, подвластную только ему и неподсудную общественным органам власти. Страна была разделена на опричнину, в которую входили царские бояре, и земщину, которую составляли прочие бояре со своими дворами. В задачу опричников, набиравшихся из молодых бояр и дававших клятву на верность царю, входило выявление любых возможных политических заговоров и уничтожение заговорщиков. Начались казни, многие бояре и их семьи были заподозрены в измене и сосланы в разные города. Имущество казненных и сосланных переходило в руки царя и опричников. Внешним отличием опричников служили собачья голова и метла, прикрепленные к седлу и означающие, что они грызут и метут изменников.

   Самодурство и жестокость Грозного царя стали причиной нестроений в Церкви. После митрополита Макария в 1564 году на митрополичий престол был избран духовник царя Афанасий, однако по неизвестным причинам спустя два года он оставил митрополию и удалился в монастырь. Святитель Казанский Гурий, избранный на митрополию в 1566 году, был введен на митрополичий двор, однако спустя два дня изгнан оттуда. Наконец, по воле царя митрополитом был избран Соловецкий игумен Филипп, из боярского рода Колычевых, посаженный на митрополичий престол в июне 1566 года. Сначала наедине с царем, а потом и публично святитель Филипп начал высказывать свое несогласие с разделением страны на опричнину и земщину, протестовать против жестокостей самодержца.

   В марте 1569 года, в Крестопоклонную неделю, когда царь с опричниками вошли в Успенский собор, митрополит, стоявший на своем месте, отказался дать благословение царю и обратился к нему с обличительной речью: «Сколько страждут православные! У татар и язычников есть закон и правда, а у нас нет их; всюду находим милосердие, а на Руси и к невинным нет жалости». Это привело Грозного государя в бешенство, и он распорядился о начале судебного преследования святителя. Осенью 1569 года, во время совершения святителем литургии, в Успенский собор вошла группа опричников. Богослужение было прервано, зачитали обвинительный приговор, со святителя сорвали облачение и на дровнях вывезли из Кремля. Святитель был заточен в Тверской Отрочь монастырь (в прошлом место ссылки преподобного Максима Грека), а род Колычевых был подвергнут пыткам и казням. Отрубив голову племяннику святителя, Грозный отправил ее митрополиту со словами: «Вот голова твоего сродника, не помогли ему твои чары». В декабре 1569 года святитель был задушен опричником Малютой Скуратовым по личному распоряжению Грозного.

   Еще одной жертвой кровавого правления Ивана Грозного, в котором патологическая жестокость сочеталась с мрачной, но искренней религиозностью, стал преподобномученик Корнилий Псково–Печерский (1501—1570). При посещении царем Псково–Печерского монастыря игумен Корнилий вышел к нему навстречу, держа в руках крест. Разгневанный ложным наветом, Грозный в припадке ярости собственноручно отсек игумену голову, однако, тотчас раскаявшись, взял его тело и на руках понес в монастырь: с тех пор дорога от ворот до Успенского собора монастыря называется «кровавым путем». Дабы загладить свою вину, царь сделал щедрые пожертвования Псково–Печерскому монастырю, а имя преподобного Корнилия записал в синодик.

   Грозного царя сменил на русском престоле Федор Иоаннович (1557—1598), отличавшийся слабостью здоровья, кротостью и набожностью. В его правление произошло историческое для Русской Церкви событие — учреждение патриаршества. В отличие от автокефалии, которая была провозглашена без согласия Константинопольского патриарха, Московское патриаршество учреждалось с соблюдением всех необходимых канонических условий. В 1586 году Москву посетил Антиохийский патриарх Иоаким V, а в 1588–м — Константинопольский патриарх Иеремия II. Оба иерарха приезжали в Москву за милостыней, которую получили из щедрых рук царя. Иеремии II было в Москве сделано предложение перенести Константинопольский патриарший престол во Владимир, однако от этого предложения он отказался, справедливо полагая, что патриарший престол должен находиться там же, где и царский. Тогда к патриарху обратились с предложением «поставить на патриаршество Владимирское и Московское» митрополита Московского Иова. Патриарх сначала не соглашался, ссылаясь на отсутствие достаточных полномочий, но затем дал свое согласие.

   Поставление Иова на патриаршество было совершено при личном участии патриарха Иеремии, и учреждение патриаршества было закреплено специальной соборной грамотой. В 1590 году церковный Собор в Константинополе утвердил русское патриаршество и определил патриарху Московскому пятое место в диптихах после Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского. Константинопольский Собор 1593 года, в котором участвовали четыре восточных патриарха, подтвердил учреждение патриаршества в Москве, о чем в Москву была направлена грамота, подписанная 42 архиереями.

   Во время патриаршества святого Иова пресеклась правящая династия Рюриковичей: в 1591 году в Угличе был убит царевич Димитрий, а в 1598–м умер царь Федор Иоаннович. Трон перешел к боярину Борису Годунову, однако в 1605 году был захвачен самозванцем, выдававшим себя за чудесно спасшегося царевича Димитрия. Самозванец сместил с престола престарелого патриарха Иова, на место которого был избран рязанский архиепископ Игнатий. После того как Лжедимитрий I был в 1606 году смещен, Игнатия лишили сана, признав его действия в период смуты преступными. Царем стал боярин Василий Шуйский, а на патриаршество был избран казанский архиепископ Гермоген.

   Смута, однако, продолжалась, в Тушине объявился еще один самозванец, Лжедимитрий II, а в 1609 году в Россию вошли войска польского короля Сигизмунда III (1566—1632). В 1610 году Василий Шуйский был свергнут, и власть формально перешла к Боярской думе, однако вскоре оказалась в руках польского королевича Владислава. Патриарх фактически возглавил сопротивление полякам и благословил создание в 1611 году народного ополчения. За это он был заточен поляками в Чудов монастырь, а на его место был поставлен ранее лишенный сана Игнатий. Из заточения патриарх Гермоген продолжал рассылать послания, призывая народ встать на защиту Православия. В феврале 1612 года патриарх, уморенный голодом, скончался в темнице, а в октябре того же года народное ополчение под предводительством Минина и Пожарского освободило Москву. Игнатий бежал в Речь Посполитую, принял униатство и стал настоятелем Виленского Свято–Троицкого монастыря. Исповеднический подвиг патриарха Гермогена вошел в историю Русской Церкви, и он был канонизирован в 1913 году, во время празднования трехсотлетия дома Романовых.

   Когда в 1613 году на царство был избран Михаил Федорович Романов, митрополитом Московским и «нареченным патриархом» стал его отец, боярин Федор Романов, в 1600 году, при Борисе Годунове, насильственно постриженный в монахи с именем Филарет. Будучи отцом и духовным наставником царя, Филарет активно участвовал в управлении государством, именовался «великим государем» (ранее патриархи употребляли только традиционный церковный титул «великий господин»), создал собственный двор по образцу царского и получил в прямое управление Патриаршую область, в которую вошло более 40 городов. При Филарете патриаршество превратилось в могущественный центр власти, по сути параллельный царскому, что в значительной степени предопределило конфликт между царем и патриархом в середине XVII и упразднение патриаршества в начале XVIII века.

   Конфликт разразился при сыне Михаила Романова, царе Алексее Михайловиче (1629—1676). По инициативе царя в 1652 году на патриарший престол был возведен молодой и энергичный Новгородский митрополит Никон (1605—1681). Биография этого иерарха не характерна для высшего церковного сановника его времени. Он происходил из крестьянской семьи, был приходским священником, затем стал монахом в Анзерском скиту Соловецкого монастыря. В середине 1640–х годов состоялось его знакомство с царем, который сделал его сначала архимандритом московского Новоспасского монастыря, затем Ростовским митрополитом и, наконец, патриархом. Как и Филарет, Никон обладал не только духовной, но и светской властью, и в 1654—1655 годах, во время военных походов царя против Польши, фактически управлял государством. Как и Филарет, Никон имел титул «великого государя».

   Алексея Михайловича и Никона на протяжении более десяти лет связывала теплая дружба, но в 1658 году Никон впал в немилость, царь перестал приходить на совершаемые им службы, и Никон, вместо того чтобы попытаться наладить отношения с царем, самовольно и демонстративно оставил патриаршество, удалившись в Новоиерусалимский монастырь. Собор 1660 года принял решение избрать нового патриарха на место Никона, однако Никон не признал решения этого Собора, назвав его «синагогой сатанинской» и «сборищем бесовским».

   Добровольно лишившись патриаршества, Никон неоднократно пытался вмешаться в государственные и церковные дела, писал письма царю, а в 1662 году, в неделю Торжества Православия, во время богослужения в своем монастыре предал анафеме митрополита Крутицкого Питирима, местоблюстителя патриаршего престола. «Дело Никона» тянулось в общей сложности более восьми лет, к этому делу были подключены царь, бояре, многие архиереи и даже восточные патриархи. Наконец, в 1666 году в Москве был созван Собор с участием патриархов Александрийского Паисия и Антиохийского Макария. На этом Соборе царь и бывший патриарх впервые после восьми лет встретились друг с другом, однако уже не как друзья, а как противники. Никону были предложены вопросы, он отвечал на них уклончиво или заносчиво, оспаривая права восточных патриархов и называя еретическими греческие церковные каноны. После многодневных и мучительных прений с участием царя и восточных патриархов Никон был низложен, лишен священного сана и отправлен на покаяние в монастырь.

   Имя патриарха Никона связано с одной из самых трагических страниц в истории Русской Церкви — возникновением раскола. Став патриархом, Никон продолжил «книжную справу», начатую еще его предшественниками, однако в исправлении богослужебных текстов и церковных обычаев пошел гораздо дальше. В частности, он требовал замены традиционного для Руси двоеперстия (крестного знамения с двумя сложенными перстами) троеперстием, в соответствии с современной ему греческой практикой. Против Никоновой реформы выступили протопопы Иоанн Неронов и Аввакум, которые пользовались популярностью в народе.

   В 1654 году Никон созвал Собор, постановивший исправить богослужебные книги в соответствии с греческими и утвердивший троеперстие. Епископ Коломенский Павел пытался было возражать, но Никон низверг его с кафедры и подверг тяжкому телесному наказанию, в результате которого тот сошел с ума. В 1655 году, когда в Москве находились патриархи Антиохийский и Сербский, в которых Никон стремился найти союзников делу богослужебной реформы, после литургии в день Торжества Православия Никон начал собственноручно, на глазах у изумленного царя и народа, уничтожать иконы, написанные по западным образцам, бросая их об пол. Эти действия Никона противниками реформ были расценены как кощунственные, лидеры раскола увидели в Никоне антихриста. Клятвы (проклятия) на старые обряды, наложенные Московским Собором 1656 года, в котором участвовали патриархи Антиохийский и Московский, не воспрепятствовали, а, наоборот, способствовали дальнейшему распространению старообрядчества. Раскол не прекратился и после ухода Никона с патриаршества, и даже после его низложения, поскольку Большой Московский Собор 1667 года, последовавший за низложением Никона, оставил в силе клятвы на старые обряды и одобрил проведенную Никоном реформу.

   Одним из оплотов старообрядчества на некоторое время стал Соловецкий монастырь. Еще в 1658 году его настоятель архимандрит Илия устроил в монастыре Собор, который отверг новопечатные книги. После того как в 1667 году монахи отвергли также и деяния Собора 1666 года, Алексей Михайлович послал на Соловки войска для усмирения бунта. Осада монастыря длилась восемь лет и вошла в историю старообрядчества как «Соловецкое стояние», подвиг стояния за веру и старые обряды. В ходе осады большинство иноков погибло от голода и болезней, оставшиеся были истреблены. В 1676 году, вскоре после победы над раскольниками, царь Алексей Михайлович скончался, и старообрядцы увидели в этом кару Божию. С этого времени старообрядцы встали в оппозицию государственной власти, которая подвергала их жестоким гонениям. Протопоп Аввакум, ставший символом сопротивления «никонианству», вместе с другими лидерами старообрядчества был в 1681 году заживо сожжен в дровяном срубе. Старообрядцы ответили на эту казнь массовыми самосожжениями.

   В XVIII–XIX веках старообрядчество, несмотря на репрессии со стороны государства, распространилось по всей России и вышло за ее пределы. Старообрядчество распалось на множество толков, или «согласий», из которых основными в настоящее время являются поповцы и беспоповцы — первые имеют церковную иерархию и священство, вторые не имеют. В 1971 году Поместный Собор Русской Православной Церкви отменил наложенные Соборами 1656 и 1667 годов клятвы на старые обряды, подчеркнув, что «спасительному значению обрядов не противоречит многообразие их внешнего выражения, которое всегда было присуще древней неразделенной Христовой Церкви и которое не являлось в ней камнем преткновения и источником разделения». Печальное разделение, однако, сохраняется до сего дня.

Православие в Западной Руси. Брестская уния и ее последствия

   История Православия на малороссийских землях после образования в середине XV века Киевской митрополии характеризуется постоянным противодействием папскому стремлению насадить в этих землях унию. Первый Киевский митрополит Григорий, поставленный в Риме в 1458 году, уже в середине 1460–х годов разорвал общение с Римом по причине непризнания Флорентийской унии православным населением Великого княжества Литовского и Королевства Польского. Последующие Киевские митрополиты подчинялись Константинопольским патриархам, хотя это подчинение носило формальный характер. Правители Польши и Литвы, будучи католиками латинского обряда, способствовали распространению католичества на подведомственных им территориях и ущемляли интересы православных. В то же время они активно вмешивались во внутреннюю жизнь Православной Церкви, назначали и смещали епископов, иной раз на епископские кафедры назначались светские лица. Некоторые иерархи, стремясь к большей независимости от светской власти, считали выходом из положения заключение унии с Римом, что позволило бы им беспрепятственно совершать богослужения по восточному обряду, однако большинство епископов, несмотря на оказываемое давление, вплоть до конца XVI века противодействовало этим настроениям.