Духовенство, принадлежащее к другой группе, которую условно можно считать «правой», характеризуется, прежде всего, крайне консервативными, ортодоксальными взглядами. В большинстве своем — это люди со средним светским образованием, хотя в последнее время некоторые и с высшим. В количественном отношении они составляют что–нибудь около пятой части, впрочем, действительно активных среди них единицы. Здесь есть некоторая закономерность — чем активнее, тем ортодоксальнее. Эта группа наиболее активных ортодоксов особенно интересна для нас, поскольку именно она в основном и «делает погоду» в нашей Церкви, удерживая ее в состоянии крайнего консерватизма. К ним принадлежит большинство монашествующих. И это естественно, так как стремиться к монашеству, а тем более удержаться в нем в наших условиях, как правило, под силу лишь людям крайне консервативной ориентации.

В общем, можно выявить три основных момента, которые всегда выступают вместе, и чем ортодоксальнее человек, тем сильнее они выражены:

- резкая враждебность к другим христианским исповеданиям и вообще к другим религиям;

- антисемитизм;

- уставщичество (скрупулезно–болезненное отношение к соблюдению богослужебного церковного устава).

В этой среде особенно любят подчеркивать, что мы — православные, что, следовательно, только мы правильно славим Бога. Соответственно все остальные христиане славят Его «неправильно». При этом христиане всех других конфессий (католики и, конечно, протестанты, то есть баптисты, лютеране и т.д.) рассматриваются либо как несомненно заблудшие, либо как просто еретики.

Показателен успех в этих кругах книги отца Серафима Роуза «Православие и религия будущего». Автор книги, американец, родившийся в протестантской семье и, будучи уже молодым человеком, перешедший в Православие, принадлежал к Русской Зарубежной Синодальной Церкви, иногда называемой у нас Карловацкой (по имени югославского города Сремские Карловцы, где в 20–е годы нашего века произошел раскол русской православной эмиграции по вопросу о признании юрисдикции московского патриарха Тихона).

Основная идея книги — утверждение, что главной опасностью в современном мире является экуменическое движение Соответственно усилия христиан, направленные на преодоление греховной расколотости Христианской Церкви, объявляются бесовскими кознями. К числу подобных же «козней» автор относит самые разнообразные явления христианской жизни в прошлом и настоящем: книгу Фомы Кемпийского «Подражание Христу», пробуждение в Американских Церквах в 50—60–е годы, а кроме того — буддизм, индуизм, теософию, увлечение .летающими тарелками и т. п. Характерно, что все эти явления проходят для него в одной плоскости. Даже общеизвестные факты многочисленных исцелений, сопровождавших христианское пробуждение в США в начале 60–х годов, объявляются автором либо трюкачеством, либо случайностью. Невозможность подлинного пробуждения в этих Церквах объясняется чрезвычайно просто: поскольку истинная Церковь — только Церковь Православная, то в других, неистинных Церквах, Дух Святой не может действовать, следовательно, все эти факты пробуждения и обращений — не более чем прелесть и обман. Удивительно отсутствие у автора хотя бы элементарной сдержанности и осторожности, чтобы не оказаться в положении возводящего хулу на Духа Святого.

Поразительны энтузиазм и расторопность, с которыми книга о. Серафима Роуза уже в начале 80–х годов была у нас переведена на русский язык и распространяется в машинописных и ксерокопиях. Все содержание этой книги настолько совпадает со взглядами наших ортодоксов, что создается впечатление, будто она написана просто одним из них или, во всяком случае, специально для них. Очевидно, этим сходством оба направления обязаны исключительно своей приверженностью русскому церковному консерватизму XIX века, который в таком «неповрежденном» виде сохранился как у наших, так и у зарубежных ортодоксов, причем несмотря на более чем полувековую изоляцию друг от друга и совершенно различные условия существования в США и в СССР Впрочем, различия во внешних условиях не имеют существенного значения, когда преобладает установка на уход от реальности в замкнутый мир идеализированного прошлого. В итоге — та же нетерпимость к другим исповеданиям, то же притязание на монопольное обладание истиной, то же стремление остановить время.

Ирония судьбы заключается, однако, в том, что наши русские почитатели книги о. Серафима Роуза, очевидно, не подозревают, что нас, то есть православных, находящихся в юрисдикции Московской Патриархии, Зарубежная Синодальная Церковь вообще не считает за христиан. Митрополит Антоний Сурожский как–то рассказывал о своем разговоре с одним из карловацких священников, с которым они оказались вместе на каком–то официальном приеме. На вопрос владыки Антония, как теперь относится Зарубежная Церковь, в частности, к нему, как к архиерею Московского Патриархата, этот священник ответил: «Видите ли, владыка, чтобы не обижать вас, я сказал бы, что вы просто не христианин. Но если бы вы спросили меня, что я действительно думаю, то я сказал бы, что вы — служитель сатаны, так как вы получили рукоположение от Московской Патриархии». Тот же митрополит Антоний рассказал, как один живущий на Западе священник, находившийся в юрисдикции Москвы, по каким–то причинам перешел в Зарубежную Церковь. Принят он был через повторное крещение, а затем его вновь рукоположили в сан иподиакона, диакона, а затем, наконец, священника.

Другой характерной особенностью наших ортодоксальных православных является, как уже упоминалось, антисемитизм (автор, конечно, отдает себе отчет в том, что слово «православный» есть перевод на русский греческого слова «ортодоксальный», однако последнее, как известно, приобрело характерный оттенок, придавший ему почти самостоятельное значение крайнего консерватизма и узости). Антисемитизм, конечно, не является чем–то новым в христианстве. История, увы, изобилует этими печальными примерами Человеческого несовершенства. Однако в современном мире все более явно становится, что по тому, как мы относимся к евреям, можно судить, насколько мы являемся христианами.

Опять же имеется книга, в которой содержится квинтэссенция православного антисемитизма, его теоретическое обоснование и идеология. Речь идет об известной книге С. Нилуса «Протоколы сионских мудрецов».

Истоки всякого антисемитизма, в том числе и православного, лежат в довольно распространенном свойстве примитивного сознания делить весь мир на «своих» и «чужих»: «мы» и «они». «Мы» — хорошие; «они» — соответственно — плохие. И вообще во всем плохом, что происходит в мире, прямо или косвенно виноваты «они». Отсюда возникает желание относить любую непонятную группу людей к категории «они» и приписывать им наиболее отвратительные пороки. Так, в Древнем Риме первые христиане обвинялись в поклонении ослиной голове, свальном грехе, ритуальных убийствах и т. д. Стало быть, от них же и всевозможные беды — именно христиан обвинял Нерон в поджоге Рима. Несколько ранее римляне считали, что ослиная голова хранится в Святая Святых Иерусалимского Храма. Воины, ворвавшиеся в Иерусалим в 63 г. до н. э., были крайне удивлены, ничего не обнаружив в священном помещении. В средние века это же суеверие распространилось в отношении ордена Тамплиеров, тайной святыней которых оказалась, как выяснилось недавно, не что иное, как Туринская Плащаница.

Точно так же в нашем народе непонятно откуда (то есть, по–видимому, также из глубин коллективного бессознательного, содержащего сходные порочащие образы) возникают и удерживаются мифы о свальном грехе в незарегистрированных христианских группах (называемых у нас сектами) и о ритуальных убийствах христианских младенцев, совершаемых евреями. Эти дикие суеверия у некоторых людей (как правило, с явными психическими отклонениями) обретают форму абсолютной уверенности. Один человек, очень ревностный православный, совершенно серьезно доказывал мне, что поставкой этих младенцев занимаются специальные группы врачей–евреев, которые заодно стремятся извести новорожденных мальчиков (русских, конечно), оставляя почему–то невредимыми девочек.

Автор просит у читателя прощения за то, что удручает его всем этим, но дело в том, что именно из таких темных глубин исходит уже более популярное, «приличное» представление о якобы существующем всемирном еврейском заговоре. И вот именно эта тема и является центральной в книге С. Нилуса. В основу книги положен фальшивый документ, составленный парижскими агентами русской тайной полиции в конце XIX в. На французском языке был составлен «Протокол» якобы имевшего место в Брюсселе тайного совещания главарей всемирного еврейского заговора. Эта фальшивка через ряд лиц была передана С. Нилусу, который в то время оказался близким к придворным кругам и одно время даже рассматривался как возможный кандидат в духовники государя. Рукоположению помешали некоторые канонические препятствия, но сама фигура интеллигентного разорившегося помещика, горячо обратившегося к Православию и написавшего даже несколько статей мистического содержания о своем обращении, показалась вполне подходящей для передачи ему этих «Протоколов», якобы случайно потерянных одним из участников тайного еврейского съезда.

Книга С. Нилуса впервые издана им самим в 1902 г. Затем было предпринято еще несколько изданий на частные средства. Реакция общественности оказалась весьма слабой. Кроме нескольких заметок в небольших церковных изданиях, никаких других откликов не было. Заметный успех книга приобрела лишь в 1918 году, будучи изданной в Новочеркасске и в Ростове. Несмотря на то, что руководители Белого движения относились к антисемитской пропаганде в основном отрицательно, нашлось немало лиц, которые активно ей содействовали. Главной пищей погромной агитации служили именно «Протоколы». Антисемитская пропаганда, развращая войска оправданием грабежей, была, как полагают очевидцы тех событий, одной из причин поражения Белого движения на Украине.

Впоследствии «.Протоколы» не раз издавались в Европе и были переведены на все основные языки. Очевидно, это печальное увлечение не ограничивается одной Россией. Книга Нилуса издавалась массовыми тиражами в немецком переводе в Германии при нацистах (пусть читатель не примет это за избитый пропагандистский прием, просто, в данном случае, что правда — то правда). В наше время и у нас находятся люди, которые не ленятся делать с нее ксерокопии и в любовно аккуратных переплетах дают читать новообращенным, дабы те знали «правду» о тайных силах, действующих в мире.

Кроме желания опорочить ненавистную национальную группу книга удовлетворяет еще одному человеческому свойству: она предлагает простое и доступное объяснение тайны зла в мире. Все оказывается просто результатом подрывной деятельности тайной всемирной еврейской организации, которая (почему–то вместе с масонами) ответственна за революцию, войны, приход к власти тех или иных лидеров и т. п. Ключи, даваемые Нилусом для раскрытия дьявольских хитрых козней главарей еврейского заговора, позволяют легко находить руку участников заговора даже в таких трагических событиях нашего века, как уничтожение миллионов евреев в нацистских концлагерях. Разумеется, сам Нилус об этом писать не мог, но его «метод» быстро приводит сегодняшних последователей к выводу о том, что все «подстроено» самими же евреями для того, чтобы возбудить у других народов жалость и тем самым притупить их бдительность.

Словом, вместо действительной задачи христианина — противостоять злу в самом себе и в окружающем мире — предлагается некий миф, уводящий человека от Христа и Евангелия в область темных первобытных инстинктов. К счастью, эта книга вызывает, как правило, недолгий «энтузиазм», но, к сожалению, у довольно многих читавших ее остается все же какой–то след доверия к ней: «а, может быть, и правда?» Именно из–за этого «может быть», являющегося несомненным балластом в духовной жизни христианина, автор и позволил себе остановиться на этой, в общем–то, малоинтересной теме.

Изложенные здесь наблюдения и размышления об антисемитизме в нашей Церкви относились к началу 80–х годов. С наступлением гласности все это вышло на поверхность, стало более заметным. Наряду с обществом «Мемориал», имеющим целью благородное стремление увековечить память о жертвах сталинизма и помочь тем, кто еще жив, активизировалось общество «Память», отношение к которому в последние годы стало индикатором порядочности и здравого смысла. В беседах с кандидатами в депутаты всех уровней и вообще с любым человеком, занимающим заметное общественное положение, одним из первых задается вопрос об отношении к «Памяти». Сторонниками этой организации чаще всего становятся люди, не имеющие сколько–нибудь основательных знаний истории и особенно энергично декларирующие свое Православие, забывая о том, что слово «православный» лишь прилагательное к существительному «христианин». Именно о христианстве и о его нравственных принципах чаще всего и забывают.

Что же касается ответа на вопрос об отношении христиан к евреям, автор просит читателя внимательно прочесть 11–ю главу Послания апостола Павла к Римлянам, из которой приведем лишь маленький отрывок:

Еще одной характерной особенностью нашего христианства, обращенного главным образом к векам минувшим, является «уставщичество».

Как–то раз один знакомый мне протоиерей после очередного «разгона» певчим, спевшим какую–то «не ту» стихиру, громко хлопнув боковой дверью алтаря, то ли с раскаянием вспышку гнева, то ли с сожалением, что не способен на большее, сказал: «Я–то еще что! Вот был (такой–то), чуть что не так — кадило швырял!» Я живо представил себе, как в угол алтаря летит кадило, осыпая все вокруг горящими угольками и угольной пылью, и робко возразил: «Но ведь это ужасно! Какой пример такой пастырь подает окружающим?» Протоиерей озадаченно посмотрел на меня и ответил: «Он терпеть не мог ошибок в службе! Сам знал все наизусть — любую стихиру, любое соединение праздников. Вот был знаток устава!»

В самом деле, я немало знал священнослужителей — «знатоков» устава, любящих устав, и заметил, что это нередко уживается с самыми обычными человеческими слабостями — нетерпением, гневливостью и т. п. В то же время среди людей, хорошо знающих и по–настоящему любящих Священное Писание, встречал лишь исключительно добрых, мягких, просветленных. В чем тут дело?

В начале любого семинарского пособия по литургике можно прочесть, что в самые первые века существования христианства не было единого богослужебного устава. Были библейские псалмы, раннехристианские гимны, были молитвословия или песнопения, слагаемые самими верующими или пресвитерами и епископами раннехристианских общин. Позже, особенно со времен Константина Великого (IV в.), с целью упорядочения богослужения (точнее, его единообразия), в крупных религиозных центрах — Константинополе, Иерусалиме, в монастырях — стали вводиться богослужебные уставы, или типиконы. Типикон, называемый Иерусалимским, появился в VI в., будучи собран Саввой Освященным и дополнен в VIII в. Иоанном Дамаскином и Космой Маюмским. Всевозможные дополнения вносились в Типикон вплоть до XI в. В России ныне действующий Иерусалимский устав (Типикон) был введен в начале XV в. на смену Константинопольскому Студийному уставу.

Как–то в книге одного западного автора я прочел удивившую меня фразу: «Как это ни странно, но одной из причин, приведших к упадку веры, было развитие книгопечатания. Молитвенники с уже готовыми текстами приводили к тому, что люди привыкли молиться «чужими» словами, которые часто не отражали их подлинных чувств и переживаний». В самом деле, при чтении уже готовых, написанных молитв внимание легко рассеивается — устами человек говорит одно, а голова его может быть занята совершенно другим. Это совершенно невозможно при свободной молитве своими словами. Впрочем, последнее настолько непривычно для нашего сознания, что даже люди, впервые вошедшие в Церковь, чаще всего говорят: «Я и молиться–то не могу — никаких молитв не знаю». Действительно, войдя в храм, они понимают, что люди там молятся, но молятся «по книгам», уже готовыми словами, которые к тому же и разобрать бывает нелегко из–за малопонятного церковно–славянского языка и нечеткого произношения. А раз так, то у человека сразу же складывается представление о том, что иначе молиться просто невозможно. Молитва в таком случае воспринимается как некое заклинание, которое, не будучи произнесено определенными словами в определенном порядке, не будет действенным. Между прочим, один священник как–то раз так и заявил: «Если эту стихиру не пропоете, то и вся служба будет недействительна!» (?) Но, может быть, для Бога, да и для нас самих важен не просто язык и порядок слов молитвы, а что–то другое?

Как уже говорилось, Евангелие содержит не правила, а принципы, так вот, об основном принципе богопочитания Иисус сказал:

Поклонение «в духе и истине» требует непрерывных духовных творческих усилий, в то время как гораздо легче идти по пути рутинного повторения одного и того же: «Отцы наши спасались так, и нам отступать от этого негоже». При этом сознание погружается в самодовольную уверенность, что сделал все, «что положено». Это естественное стремление тварного существа остановиться в замкнутом цикле, им же созданном. Однако стремление Творца — непрестанное развитие и восхождение от старого к новому. Как–то раз один батюшка со вздохом сказал, как о чем–то самом сокровенном: «Как хочется все делать по закону!» Я возразил ему: «А мне гораздо больше хотелось бы по благодати». — «Ну да, — поспешил он, — я и говорю, — по благодатному закону». Как странно! Даже для священнослужителя благодать Божия остается лишь внешним теоретическим условием, которое, конечно, следует прикладывать в качестве прилагательного к тому, что идет само, без усилий из глубины человеческой натуры, — стремлению к закону.

В чем же здесь дело? Почему любители Устава нередко оказываются людьми, в сущности, как бы и не затронутыми христианством? Как–то один дьякон, потеряв терпение из–за постоянного шума и денежного звона за свечным ящиком во время чтения Евангелия, просто сделал паузу. На спорящих за ящиком стали шикать, тишина быстро восстановилась, и чтение было продолжено. После службы настоятель сделал дьякону замечание: «Нельзя! нельзя! Что вы? Ведь богослужение — это как река! Попробуйте остановить реку или спектакль в театре (!). Никогда больше так не делайте!» Вот оно! Нужное слово было наконец найдено. Сколько раз до и после этого приходилось слышать: «Безобразие! Становятся на клирос петь — устава не знают, все путают! Попробуйте в театре не знать роли — в два счета выгонят! А в церкви — считают — все можно». Стали понятными и вспышки гнева, если чуть что не так: на какую–то буквально секунду замешкались с подачей кадила или свечи или зажгли чуть раньше паникадило. С точки зрения молитвы это, может быть, и нежелательно, но «не смертельно». Но когда служба все время мысленно сравнивается со спектаклем… Кстати, некоторыми вновь пришедшими она, к сожалению, так и воспринимается.

Становится понятным довольно распространенное в Православии явление — скандалы в алтаре или в семье накануне больших праздников или в конце Великого Поста, перед Пасхой. Все это напоминает волнение режиссера перед премьерой. Я знал одного протоиерея, регулярно устраивавшего «большой разгон» кому–либо из коллег в Великую. Пятницу, перед самым выносом Плащаницы. Другие священники уже знали эту его особенность и со страхом ждали, кто же в этом году станет козлом отпущения настоятельского гнева. Впрочем, здесь была лишь разрядка волнения перед выносом Плащаницы и, главное, перед проповедью после выноса ее, как бы у гроба казненного Спасителя. Проповедь была, как правило, очень прочувствованной, со слезами. Только вот получившему нагоняй священнику (причем по любому ничтожному поводу, кто попадется) воспринимать ее было нелегко. Нигде оскорбления не переносятся так тяжело, как в алтаре.

Агрессивность церковных бабушек той же самой природы, что и у священников, страстных любителей устава. Для тех и других богослужение — действо, мистерия, нарушение порядка которой пагубно для ее, так сказать, эффективности, как объективной, сакральной, так и субъективной, психологической. Поэтому любое отклонение от привычного ритуала, любая самомалейшая помеха из–за нерадивого или вновь пришедшего «непосвященного» совершенно недопустимы и вызывают бурный протест. Меня всегда, например, поражала та грубость, с которой «знающие» богомолки расталкивают менее расторопных прихожан, чтобы дать дорогу батюшке, идущему, скажем, с каждением. Неужели лишняя секунда дороже человеческого достоинства? Нет ли здесь постоянного принесения человека в жертву сакральному порядку, не становится ли человек средством вместо цели?

Отсутствие такой агрессивности у баптистов вполне понятно. Поскольку у них нет жесткого устава, то есть порядка богослужения, «сценария» общественной молитвы, то вновь пришедший не может нарушить своим появлением хода проповеди или их простой молитвы, которая, кстати, может быть тут же изменена включением прошения об этом вновь пришедшем, о его благословении, благодарения за его приход и т. д.

Что касается проповедничества, то надо отдать справедливость — среди ортодоксов немало неплохих проповедников (впрочем, неплохих — это, скорее, на общем фоне почти полного отсутствия проповеди). Правда, проповеди их нередко страдают цветистостью и театральностью либо настолько архаичны, что совершенно «не назидают». Как–то я слушал такого рода проповедь об ангельской иерархии. Около часа проповедник подробно перечислял названия чинов ангельских и их функций, совершенно упуская из виду, что все эти средневековые конструкции имеют весьма мало оснований в Священном Писании и уж совсем не соотносятся с проблемами современной жизни. Однако нередко произносятся проповеди вполне глубокие и серьезные, особенно на нравственные темы, которые приносят, несомненно, большую пользу слушающим.

Надо сказать, что в среде ортодоксального духовенства следует, в свою очередь, выделять три типа людей. По своему духу они довольно точно соответствуют той типологии, которая уже существовала в новозаветное время, правда, на «другой почве». Речь идет о партиях фарисеев, саддукеев и ессеев. Последние, правда, в самом Новом Завете не упоминаются, но то, что о них сообщают историк I в. н. э. Иосиф Флавий, Филон Александрийский, и то, что мы узнали о них из данных археологии (Кумран), говорит о том, что ессеи были существенной частью того религиозно–общественного фона, на котором происходили новозаветные события.

В самом деле, очень уж похожи на ортодоксальных фарисеев некоторые из наших ортодоксов, так что, вероятно, можно говорить об ортодоксальном психологическом складе вообще. Речь идет не о лицемерии, а о постоянном стремлении к умножению человеческих заповедей и правил: «заповедь на заповедь, правило на правило». То же стремление к возведению вокруг заповедей Божиих целого забора других, ч е л о в е ч е с к и х заповедей и правил: для безопасности от повсюду угрожающих грехов с целью создания утонченной техники благочестия. Тот же страх перед всюду гнездящимся грехом усугубляется еще страхом перед всякого рода колдовством, заговорами, сглазом и т. п. и т. д. При этом удивительно мало внимания уделяется самому главному — Слову Божию, для которого просто уже не остается ни времени, ни внимания за всеми рекомендованными «батюшкой» акафистами, канонами, кафизмами. Людям вообще свойственно постоянное, часто бессознательное стремление заменить или подменить внутреннее внешним, общий принцип конкретным правилом, заповедь Божию — преданием человеческим. Выше уже говорилось о том, что чтение Писания подменяется лишь пиететом к нему. Между тем Иисус прямо сказал:

Явно недостаточное внимание к Священному Писанию никак не может компенсироваться чтением бесчисленных акафистов и канонов, поскольку они не что иное, как предание человеческое, религиозная поэзия, которая при всех своих достоинствах не может заменить собою Слова Божия.

Считать Священное Писание чем–то совершенно недоступным для верующих, думать, что от чтения, например, Евангелия, может быть даже вред («это еще как читать?!»), — значит принимать Библию за какой–то таинственный эзотерический текст, доступный лишь для посвященных. Но едва ли Бог замыслил принести Благую Весть в каком–то хитроумном зашифрованном виде, чтобы только избранные могли правильно понимать ее. Евангелия писались верующими для верующих, с целью зафиксировать в письменном виде проповеди о жизни, учении, смерти и воскресении Иисуса из Назарета, в котором они видели обетованного Мессию. Разумеется, эти древние тексты нуждаются в толкованиях и комментариях для более глубокого и полного их понимания. Однако даже при отсутствии такой вспомогательной литературы, человек, читающий Евангелие без предвзятости, а тем более читающий его с верою, всегда будет получать несомненную духовную пользу через познание Иисуса Христа, в Котором Сам Отец раскрывается нам.

В отношении места Евангелия в нашей церковной жизни за последние годы произошли отрадные изменения. Если в начале 80–х годов Евангелие можно было только «достать», причем за весьма существенную сумму, порядка 100 рублей, то сейчас его уже можно купить не только в любом храме, но и в любом газетном киоске за 10—15 рублей, а в храмах и за 5—8 рублей (в ценах 91–го года). Цена вполне сравнимая с другими книгами и, как правило, вполне доступная. К сожалению, мысль о необходимости иметь Евангелие и читать его с большим трудом внедряется в сознание наших сограждан, возвращающихся в Церковь или приходящих в нее впервые. Существует еще и другое препятствие кроме просто неосведомленности. Мне не раз приходилось слышать от людей, даже с высшим образованием, что им трудно читать даже Новый Завет и даже по–русски. И это ни в коем случае не их вина. Просто вся система нашего школьного образования, весь уклад нашей жизни, вся, так сказать, ментальность нашего общества находятся настолько в другом измерении, что и русский текст Священного Писания оказывается трудным даже для образованных людей.

И здесь перед всей нашей Церковью и перед каждым ее отдельным служителем стоят две важнейшие задачи. От их решения зависит — сумеет ли Русская Православная Церковь использовать данный ей уникальный исторический шанс в деле возвращения нашего народа в семью христианских народов, возвращения к христианской культуре и цивилизации.

Первое — это неустанно побуждать наших прихожан (а также и самих себя) к ежедневному чтению Священного Писания, особенно Нового Завета. Необходимо напоминать, что это не просто информация о евангельских событиях, о жизни и служении нашего Господа, но это также источник Божественной Истины, Правды и Любви. В него нам просто необходимо постоянно погружаться, чтобы иметь эту «жизнь с избытком», которую хочет нам дать Иисус.

Второе — необходимо максимально помочь всем тем, кто впервые открывает Священное Писание. Речь идет о насущной потребности издания всевозможных комментариев разных уровней сложности. К сожалению, в настоящее время у нас нет современных православных комментариев на русском языке. Последнее, что было сделано в этом направлении нашей Церковью, — Толковая Библия под редакцией профессора Лопухина с подробным комментарием каждой книги Библии. К тысячелетию Крещения Руси 150 тысяч таких Библий было передано в дар нашей Церкви от христиан Северной Европы. Это роскошное дорогое (оно у нас стало продаваться по весьма высокой цене) издание, доступное немногим не только из–за цены, но и из–за трудности самого комментария для начинающего читателя. Имеются издания всей Библии и Нового Завета издательства «Жизнь с Богом», снабженные кратким комментарием. Они могут быть рекомендованы для всех желающих лучше понять текст Священного Писания. К сожалению, эти издания пока доступны лишь для немногих. Нельзя не указать также на русский перевод серии книг Уильяма Баркли «Ежедневное чтение Библии», издание которых было осуществлено Союзом Евангельских Христиан–Баптистов. Этот подробный и доступный комментарий книг Нового Завета, с некоторыми, конечно, оговорками, мог бы быть полезен и для православного читателя. Кроме того, необходимо сказать о книге «Сын Человеческий» отца Александра Меня. Это единственное, на русском языке, современное описание земной жизни нашего Господа Иисуса Христа. Книга написана ярко, просто, талантливо, с учетом современного состояния библейской науки, археологии и истории. Цель ее, как указывает сам автор во введении, — .помочь читателю самому начать читать Евангелие. Издание этой книги как можно большими тиражами у нас в стране принесет огромную пользу всем становящимся на путь христианской жизни.

Вернемся, однако, к нашей теме. Что касается саддукеев, то до совсем недавнего времени они занимали очень сходные места и выполняли очень сходные функции со своими новозаветными коллегами. Разумеется, они отличаются от них «чаянием воскресения мертвых» и следованием Православию, а не иудаизму, но тем удивительнее сходство их позиций, направленных, как и 2000 лет назад, главным образом на сохранение статус кво.

Ессейские настроения свойственны, главным образом, монашеским кругам и тем, кто у них духовно окормляется. Как это ни странно, монашествующие во все времена психологически были гораздо больше похожи не на первых христиан, а на их современников — ессеев. Вот что пишет, например, один из видных современных католических богословов Ганс Кюнг в книге «Быть христианином»: «Сенсационное обнаружение библиотеки и поселений кумранской общины, вызвавшее целый поток литературы, показало нечто в высшей степени значительное: во времена Иисуса существовала еврейская монашеская община, которая уже содержала в себе все элементы христианских киновиальных монастырей, которые были основаны египтянином Пахомием Великим, богословски обоснованы Василием Великим и принесены на латинский Запад Иоанном Кассианом».

Здесь не ставится целью критика монашества, но, следуя в основном Г Кюнгу, хотелось бы показать, что сама по себе идеология монашества не является специфически христианской. Монашество, лишь очень мощное средство, которое может быть обращено, в частности, и на христианские цели. Но поскольку у нас в Православии монашество и монастырская жизнь воспринимаются чаще всего именно как идеал христианского бытия, вероятно, будет полезно сказать о тех отличиях, которые разделяют Иисуса и монахов. Если быть точным, то следует сказать, что у Г Кюнга речь идет о монахах–кумранитах, однако он все время имеет в виду их чрезвычайную близость с христианским монашеством.

«Иисуса и монахов–кумранитов разделяет целый мир. Община учеников Иисуса не имела признаков монастырской или отшельнической жизни:

1. Не было обособления от мира. Иисус не призывает ни к внешней, ни к внутренней эмиграции. Никакого отхода от земных дел, никакой отшельнической жизни. Не может быть спасения через подавление личности и разрыв связей с миром. Восточные учения о самопогружении чужды Иисусу. Он действует публично, в деревнях и городах, всегда находясь среди людей.

2. Проповедь покаяния Иисуса исходит не от гнева Божия, как у кумранитов или Иоанна Крестителя, но от Божией милости. Иисус не возвещает суд мести над грешниками или безбожниками. Прощение грехов предложено всем. Именно поэтому следует не ненавидеть своих врагов, а любить их.

3. Суббота для человека. В кумранских монастырях предписывалось строжайшее соблюдение закона без каких–либо компромиссов и облегчений. В субботу нельзя было даже давать лекарство больному. (Для сравнения: Исаак Сирин рассказывает об одном монахе, который не захотел увидеться с родным братом даже тогда, когда тот умирал, говоря при этом: «ежели пойду к нему, то не буду чист перед Богом, потому что не радел посещать братьев моих духовных, естество же предпочел Христу». И брат умер, а он не видал его. — А. Б.) Иисус, по всем Евангелиям, противопоставлял букве закона удивительную свободу, постоянно подчеркивая, что человеческая нужда выше всяких предписаний и правил.

4. Отсутствие аскетизма. Ессеи практиковали аскезу из стремления к очищению. Для того чтобы не оскверниться через общение с женщиной, элита отказывалась от брака. Правда, были и женатые ессеи — брак разрешался с единственной целью воспроизведения потомства. Но Иисус не был аскетом. Он участвовал в жизни людей, ел и пил с ними, принимал приглашения на праздничные трапезы. Брак для Него не являлся чем–то нечистым, но благословением Божиим и потому достойным уважения. Он никогда не предлагал закона безбрачия. Отказ от брака Он считал делом добровольным — индивидуальным исключением, а не правилом для учеников.

5. Отсутствие иерархического порядка. Ессеи четко распределялись по четырем сословиям, классам: священники, левиты, полноправные члены–миряне и кандидаты. Указания предстоятелей, которые руководили общинами, были обязательными для всех членов. Настойчиво внушалось подчинение низших членов высшим. Непослушание влекло суровые наказания. Иисус призывает учеников следовать за Ним не для того, чтобы основать строгую организацию. Послушания Он требует только перед волей Бога. Он осуждает стремление к лучшим местам и почетным титулам. Обычный иерархический порядок становится Им буквально с ног на голову. Низшие должны быть всем для высших, а высшие — всем для низших. Подчинение в совместном служении должно быть взаимным.

6. Никаких монастырских правил. Распорядок дня у ессеев был строго регламентирован: молитвы, полевые работы, обед, работы, ужин, молитвы. Принятию в общину предшествовали три года испытаний (послушания). При вступлении в общину приносились торжественные обещания исполнять все ее правила. У Иисуса — ничего из всего этого: ни послушания, ни вступительной клятвы, ни каких–либо обетов, ни богослужебных указаний, ни длительных молитв! Обычная нерегламентированная жизнь. Вместо правил, выдвигаемых для богословски приукрашенного господства человека над человеком. Он рассказывает притчи о Царствии Божием. Когда Он призывает к постоянной неустанной молитве, то Он под этим подразумевает не непрерывное богослужение, обычно практикующееся в некоторых монастырских общинах («вечная молитва»). Он подразумевает постоянную молитвенную настроенность человека, который всегда ожидает всего лишь от Бога. Молитва не должна быть ни лицемерной демонстрацией перед, другими, ни тягостным бременем перед Богом.

Подражание Христу? Кажется неизбежным вывод: позднейшая анахоретски–монашеская традиция для оправдания своего отрешения от мира в форме организации своей внутренней жизни могла бы ссылаться на монашескую общину Кумрана. Но едва ли на Иисуса».

Автор не причисляет себя к «кюнгианцам», однако считает, что приведенные цитаты вполне отражают суть дела.

В заключение этого раздела, посвященного ортодоксальному православному духовенству, следует подчеркнуть две главные его особенности.

Первая — это исключительная обращенность в прошлое. Психологический и религиозный настрой здесь таков, что «золотой век» христианства уже миновал. Это было время великих монахов–аскетов, Отцов Церкви, время Вселенских Соборов (последний из них, VII, был в 787 г.). И главной задачей современного христианства является лишь подражание, реставрация, возможно максимальное приближение к тому, как жили, молились и понимали Священное Писание Отцы Церкви, то есть идеалом христианской жизни объявляется византийское раннее средневековье. Таким людям чужда мысль о том, что на протяжении истории христиане разных конфессий все более и более открывают для себя Евангелие Иисуса Христа, что каждое новое поколение должно не просто стараться копировать жизнь христиан какого–то минувшего периода истории, а стремиться ко все более глубокому познанию Бога в Сыне Его в рамках тех условий, в которых мы живем сегодня, разумеется, не игнорируя все лучшее, что есть в опыте прошлого.

Вторая особенность, находящаяся в непосредственной близости с первой, — глубокая уверенность в том, что подлинно христианская жизнь — это жизнь по «Книге Правил», включающей в себя Апостольские правила, постановления семи Вселенских Соборов и девяти Поместных и правила Святых Отцов. Здесь приходится сталкиваться с удивительным непониманием, что христианство — это не жизнь по каким–то наконец–то сформулированным замечательным законам, что это не новая религия, соблюдение всех обрядов и таинств которой содержит в себе все необходимое и достаточное, а что христианство — это новая жизнь со Христом, жизнь, исполненная послушания и доверия Богу, Который наставляет нас через Священное Писание, через обращение нашего сердца ко Христу, личную и общественную молитву. Что такое обращение ко Христу? В качестве ответа позволю себе привести довольно большую цитату из лекции В.Ф. Марцинковского «Сущность христианства» (Марцинковский — яркий проповедник Евангелия, прочитавший множество лекций в первые годы после Октябрьской революции. Был выслан из России в 1922 г.):