Итак, после Эзры мудрецы, раввины и книжники окончательно приходят на смену пророкам, миссия которых в истории как бы завершается [1]. Но то, что последующие поколения будут бережно хранить книги пророков, указывает на их непреходящее значение для ветхозаветного сознания. Пророки займут почетное место в Писании рядом с Законом. И действительно, именно профетизм заложил самые основы библейской веры, принес свет Слова Божия в темные массы народа. Борясь против язычества и суеверного магизма, ханжества и деспотизма, пророки провозгласили чистый этический монотеизм, учили о действующем в истории Боге, о Божественной святости, о правде и любви, о вечном мессианском Царстве.

Но прежде, чем их предвидение сбылось, прежде, чем это Царство было основано среди людей, требовалось время для усвоения и практического приложения идеалов веры. Этой цели и посвящают себя новые духовные руководители Израиля. Их харизма, духовное дарование, безусловно, отличается от харизмы пророческой. Профетизм навсегда останется уникальным явлением даже в самом Ветхом Завете.

Пророки поистине были «боговидцами» и «друзьями Божиими», трепет близости Неисповедимого пронизывает каждое их слово. Между тем преемники их сознают себя уже в ином положении. Мудрецы опираются на повседневный человеческий опыт, а толкователи Закона кладут в основу внешний авторитет письменной Торы [2]. Это может показаться снижением религиозного уровня, и в каком-то смысле так оно и было. Но следует помнить, что призвание учителей состояло в пастырстве, в постоянном наставлении рядового человека [3]. При этом эпоха Мудрости и Закона — лишь диалектический момент в целостном потоке библейской истории. Харизма мудрецов отвечала потребностям определенного этапа становления веры. И поэтому, хотя она и была иной, нежели дар пророка, в существе своем она не противоречила профетизму.

Но здесь возникает важный вопрос: не крылось ли все же противоречие в основной направленности Закона и пророков? Ведь Закон озабочен жизнью человека в настоящем, в то время как профетизм весь ориентирован на Грядущее. Не является ли переход к новому периоду полным отрицанием пророчества?

Прежде всего нужно сказать, что и в годы господства книжников и раввинов мессианские чаяния не угасли. Об этом свидетельствуют иудейские апокалиптики. Пусть писания их порой отмечены пылкой необузданностью фантазии, но страстное ожидание Свершения роднит их с мессианской верой пророков. Этот эсхатологический порыв не ослабевал в еврейском мире до самого явления Христа.

Но главное заключается в том, что пророки, при всей остроте своего ощущения динамики истории, никогда не пренебрегали задачами сегодняшнего дня. Они были убеждены в возможности для человека согласовать свою волю с Волей небесной. В противном случае все их призывы к нравственному очищению народа были бы бессмысленны.

Вначале, как мы видели, само теократическое царство Израиля казалось им той формой, в которой осуществится на земле владычество Ягве. Но горький опыт разочарования в земной монархии помог им отделить подлинное Божие Царство от человеческого Града. Первое, как они поняли, не может быть достигнуто только усилиями людей; венец истории есть спасительное деяние Предвечного. Хотя человек и должен стремиться к праведности, но он не в состоянии избавить сам себя от зла и несовершенства. Это избавление наступит лишь в Новом Иерусалиме, в Царстве Божием, которое есть новое Небо и новая Земля.

Между тем гармоническое общество есть нечто подобное Земле Обетованной, которую человек должен завоевывать неустанно, стремясь осуществлять Божию правду в отношениях между людьми.

Пророки не предлагали конкретных планов социального устройства, ибо они были учителями веры. Но именно вера должна была, по их мысли, служить главным ориентиром в поисках Земли Обетованной. Человек должен стремиться к ней, не отрывая, однако, взора от духовного идеала, начертанного перед ним.

Справедливость и мир, человечность и сострадание — все это, по учению пророков, является прямым требованием Бога, Его призывом к людям, живущим на земле:

Отказавшись от мысли, будто справедливое общество есть же само Царство Божие, пророки тем не менее остались поборниками социальной правды. Для них она была земным воплощением веры, признаком готовности людей встретить Грядущего.

Предреченное свершится: Бог явится в мир, чтобы обновить и очистить его. Но каким будет Его пришествие? Если человек не окажется подготовленным к нему, оно станет страшным Судом миру …

Первый суд свершился на Голгофе. «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир, но люди более возлюбили тьму, нежели свет» (Ин 3, 19).

Но Евангелие — только начало Царства; Сам Христос говорит о Своем втором явлении во славе. И это ставит христианский мир в положение, близкое к позиции людей Ветхого Завета, людей, чаявших Богоявления. Мы так же, как и они, устремлены к новой Земле и новому Небу, и так же, как и к ним, обращен к нам призыв Господень: взыщите правды!

Слово Божие вдохнуло в христианские народы мощный импульс, жажду созидания. Вся двадцативековая история их есть поиски Земли Обетованной, вдохновленные Библией. Надо признать, что в этой истории темных страниц было не меньше, чем в истории народа Божия; она знала не меньше ошибок и взрывов злой воли, чем Ветхий Завет. Теократические иллюзии не один раз замутняли христианское понимание истории. Народам казалось, что Царство Божие достижимо земными средствами. Но действительность, как это было и во времена пророков, неизменно разоблачала утопии, обнаруживая бессилие человека в том, что может сделать только Бог.

Все усилия людей бесплодны, если они не связаны с верой в Божий замысел о творении, но в то же время пассивное ожидание Царства, отказ от земного делания — означают глухоту к Божественному зову. Именно потому, что пророки ожидали конечного Богоявления, они были неустрашимыми поборниками земной правды.

«Пророки» нового времени Николай Федоров и Тейяр де Шарден верили в то, что человечество в процессе своего возрастания безболезненно перейдет от Земли Обетованной к Царству Божию. Если оставаться в реалистических рамках, это весьма маловероятно. Но кто решится диктовать истории и огульно отрицать эту, пусть даже столь сомнительную, перспективу? Не уподобится ли он, по справедливому сравнению Федорова, Ионе, который упрекал Бога в том, что Тот не разрушил Ниневию? Не ведет ли это отрицание к мстительному нигилизму и устранению человека от его прямого назначения в мире? История — это не рок, но свобода, а где свобода — там до конца остаются альтернатива и выбор путей…

Человечество, идущее из тьмы веков к «жизни будущего веса», может в конце концов оказаться достойным встретить ее, даже если сейчас, в термоядерный век, это кажется нам немыслимым. Но столь же, если не более, вероятно, что оно придет к рубежу истории обанкротившимся, погрязшим в злобе и безумии. Тогда прольются апокалиптические «чаши гнева», и рождение нового эона бытия станет мировой катастрофой, о которой говорит Библия.

Но каков бы ни был исход человеческой истории, перед всеми, чающими «нового неба и новой земли», стоит задача трудиться в мире, укрепляя себя пророческим видением Царства. Жизнь и служение библейских провидцев являют в этом смысле великий пример.

По-еврейски «давар» означает и слово, и дело. В разделении того и другого была ошибка Фауста, который хотел оставить только «дело». Но столь же опасно заблуждение тех, кто, пытаясь парить в безвоздушном пространстве, опускает руки, все предоставляя сверхчеловеческим силам.

У пророков воля к борьбе укреплялась в богообщении и молитве, питалась их доверием к Творцу. В этом их исключительное значение в истории духа. Великие мудрецы древнего мира совершили подвиг, отвергнув старое понимание религии, согласно которому отношение человека к Высшему было сделкой. Но библейским учителям открылось нечто бесконечно большее: глубочайшая связь человека с Сущим, единение, которое не только приносит мир и свет, но рождает потребность в деятельном добре. Им открылась тайна Творца, страждущего за мир, чудо Божественной Любви. И теперь, после них, когда Любовь Бога явлена на Кресте с предельной полнотой, она бесконечно углубляет наш союз с Ним, Источником неиссякаемой духовной силы.

1. Эта мысль ясно выражена в работе известного православного богослова М. Поснова. «Идея Завета Бога с Израильским народом в Ветхом Завете» (с. 165)

2. Замена живого слова Божия письменной Торой является несомненным фактом после пленной истории Израиля (см: С. Stuhlmuller. Роst-Exilic Period.— JВС, I, р. 341). Священная книга становится высшим авторитетом веры. Разумеется, мы не можем проникать в божественные тайны и допытываться, почему кончился этот поток Откровения. Но косвенным ответом на вопрос может служить уже приведенное выше мнение: период дарования истины кончился для того, чтобы она стала предметом самостоятельного усвоения и применения к жизни.

3. Это характерная черта так называемой «хокмической» литературы (писаний мудрецов). Книга Притч берет за основу житейскую мудрость. Книга Иова также не проповедует открытую автору тайну, а вопрошает Бога. Этот подход Д. Скофильд называет подходом «среднего человека». «Он начинал не от Бога, а от обычного человеческого опыта, с которым мудрецы были хорошо знакомы. Часто критикуя пророческие учения и установления священников, они старались помочь скептикам и отщепенцам-агностикам найти новые ценности в жизни и новый подход к ней и страданиям» (J. N. Schofield. Introducing Old Testament Theologу, р. 23).