Иудейская аристократия в течение почти полувека привыкла ориентироваться на Ниневию, но постепенно многие стали замечать симптомы болезни, разъедавшей империю. Видимо, с этими переменами был связан заговор 640 года, жертвой которого пал Иудейский царь Аммон. Вдохновителями переворота были, вероятно, царедворцы, замышлявшие восстание против Ассура. Но когда, умертвив царя, они решили посадить на трон кого-то из своих, в городе вспыхнуло возмущение. «Народ земли», простые иудеи встали на защиту дома Давидова, в котором видели символ нации и залог ее будущего. После расправы с заговорщиками старейшины Иудеи провозгласили царем сына Аммона — Иосию, который в то время был еще восьмилетним мальчиком [1].

Вокруг регентства, естественно, развернулась ожесточенная борьба, в которой приняли участие и группы, оттесненные при Менаше. Сторонники Ниневии и патриоты-экстремисты, вельможи старого поколения и ревнители реформ — все стремились завладеть кормилом правления. Некоторое время, очевидно, сохранялось равновесие сил, но оно не могло быть долгим ввиду неустойчивого положения в мире. Никто не знал, что принесет завтрашний день; хотя казалось, что ассирийский колосс стоит еще прочно, но над ним уже сгущались тучи. На северных рубежах появлялись новые, неведомые прежде племена, с гор спускались воинственные мидийцы, совершая набеги на земли Ассура. Орды кочевников наводнили Малую Азию. Предгрозовая атмосфера окутала цивилизованные страны.

Тем временем в Иерусалиме стала возрождаться религиозная оппозиция. Подобно многим людям, жившим на заре XX века, последователи пророков предчувствовали, что надвигается какая-го новая эпоха. И действительно, события тех лет означали перелом в истории: то был конец эры древних семитических держав и выступление на сцену молодых индоевропейских народов.

Вулкан профетизма, долгое время казавшийся потухшим, в этот тревожный час пробудился. Вчера еще жестоко гонимая вера и нравственный протест лучших людей неожиданно вновь обрели свой голос.

Первым выступил пророк Софония, знатный иерусалимлянин из школы Исайи [2]. Во время богослужения в храме, где полагалось славить Бога и царя, он возвестил, что чаша беззаконий переполнена, как некогда во дни Ноя. Довольно искушали нечестивые долготерпение Божие! Возмездие обрушится на тиранов и идолопоклонников как взрыв, как смерч, как апокалиптическая катастрофа. Мир отверг Бога и Его заветы и тем самым обрек себя на гибель. Вселенная содрогнется под тяжестью людских преступлений, в конвульсиях изрыгая смерть и ужас.

Подобно Савонароле, Софония обращается к картинам всемирного потопа, который сметает все мерзости с лица земли.

Древние образы стихийных богоявлений воскресают в этом леденящем кровь пророчестве: грохот бури и извержения — голос Страшного Суда.

Это те самые слова, которые и доныне потрясают слушателей латинского гимна: dies irae, dies illa. Пророк воспевает очистительную грозу, предсказанную еще Амосом и Исайей:

Долгие годы стояла Ниневия как вызов самому Небу, долгие годы ее мощь вызывала восхищение поклонников силы. Ради нее цари народа Божия курили фимиам истуканам. Но теперь перед всем миром будет явлено ее бессилие.

Нарисовав картину поверженной Богом мировой державы, пророк останавливается перед ней, как бы видя воочию ее конец, и восклицает:

Однако не только угнетатель и соблазнитель будет осужден, но и Израиль, который пошел по его стопам. Софония открыто выступил против тех, кто «на кровлях поклоняется воинству небесному», против «царских сыновей» и «вельмож, одевающихся в иноземную одежду». Он угрожал расплатой служителям Ваала, Молоха и Астарты и предсказывал, что сам Ягве пройдет по улицам Иерусалима со светильником; тогда не укрыться скептикам, насмешливо говорившим: «Не в силах Ягве сделать ни добра, ни зла».

Чем чаще гимны и проповеди Софонии звучали в храме, тем яснее начинал народ сознавать свою вину. А пророк не уставал твердить: «Опомнитесь, одумайтесь, люди, лишенные стыда, пока не совершилось еще предназначенное вам, пока не настигло вас пламя гнева Господня».

Пророк призывал переживших гонения верных, которых он называл «кроткими земли», сплотиться под стягом Завета. «Взыщите Ягве, все кроткие земли, исполняющие законы Его, взыщите праведности, обретите кротость, быть может, спасетесь вы в День Ягве».

Нужно помнить, что Софония выступил тогда, когда политические события на Востоке могли еще казаться многим лишь временными трудностями. Дипломатией и оружием Ассурбанипал продолжал поддерживать «статус-кво» империи. Но с каждым годом это становилось все труднее.

В 630 году Ассурбанипал был отстранен от власти, а через три года умер. Преемники его уже не помышляли о походах, силясь лишь удержать завоеванное. Эти годы погружены во мрак: летописи умолкают, памятники исчезают. Мы знаем только, что в Передней Азии хозяйничали киммерийцы и скифы. Подобно Монголам, эти кочевники шли непрерывным потоком: за конницей следовали фургоны, за фургонами — обозы. Ассирия была уже не в состоянии остановить их.

«28 лет, — говорит Геродот, — владычествовали скифы в Азии, своей наглостью и бесчинством привели все там в полное расстройство. Ведь помимо того, что они собирали с каждого народа установленную дань, скифы еще разъезжали по стране и грабили все, что попадалось [3]. Происходило это уже на территории державы Ассура, которую с востока одновременно теснили мидийцы. Враги Ниневии, усвоив ее собственную военную технику, наносили ей ощутимые удары.

Ослабление Ниневии и проповеди Софонии произвели глубокое впечатление на молодого царя Иосию. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, он впервые всенародно объявил, что отвергает иноземные культы и будет отныне следовать вере своего праотца Давида [4].

Однако резко повернуть курс после полувекового засилья проассирийской партии было нелегко. Борьба при дворе длилась четыре года. В 628 году сторонники реформ и религии Ягве, вероятно, почти полностью победили. Это видно из того, что Иосия приказал выбросить из храма все изваяния ассирийских богов и разрушить их алтари.

Борьба за духовное возрождение шла рука об руку с борьбой за независимость и объединение страны. Когда в 626 году пришло известие, что правитель Вавилона Набопаласар порвал с Ниневией и в союзе с мидийцами начал против нее войну, Иосия решил, что время приспело: он повел свое войско на север и изгнал оттуда ассирийские гарнизоны. Поход сопровождался низвержением языческих эмблем. Впервые после разделения царств Палестина обретала единство, как при Давиде и Соломоне.

Казалось, рассвет Израиля, которого уже отчаялись ждать, наконец наступает. Даже пророк Софония смягчил тон своих проповедей. Тему Страшного Суда в них сменили предсказания о грядущем Царстве Божием. Он уже не называл День Ягве истребительным потопом; этот День рисовался ему как торжество «бедных» и «кротких», которое наступит, когда человечество будет прощено и обратится к истинному Богу:

Только один человек в Иерусалиме не разделял общей радости и надежд. Это был Иеремия, сын Хилкии, молодой левит из Анатота. В 626 году в разгар патриотического движения он был призван на служение Слову Господню и должен был выступить против своего собственного народа.

Подобно тому как у смертного одра Северного царства Израиля стоял великий пророк Осия, так и фигура Иеремии возвышается скорбным силуэтом у конца Иудейского царства. Свидетелю его последнего взлета в годы Иосии, очевидцу Иерусалимской трагедии, Иеремии суждено было присутствовать при агонии страны и покинуть ее вместе со своим народом. Хотя он и не обладал призванием вождя, как Моисей или Илия, не был великим поэтом и основателем школы, как Исайя, тем не менее, он оставил неизгладимый след в религиозном сознании Ветхого Завета.

Не случайно о его жизни и личности Библия говорит больше, чем о прочих пророках, ибо Иеремия составляет целую эпоху в профетизме. Но если бы мы захотели искать у него каких-то новых доктрин, то нас ждало бы разочарование: почти все, чему учил Иеремия, было уже сказано его предшественниками. Однако при внимательном чтении его книги нетрудно уловить одну важную черту, которая объясняет тайну его влияния: от главы к главе в ней все яснее вырисовывается яркая живая индивидуальность автора. На фоне обличении и угроз, изрекаемых от лица Ягве, время от времени прорывается и собственный голос Иеремии, звучат слова, исполненные печали, жалоб, недоумений. У пророка нет уже цельности старых титанов Библии, он — сын другой эпохи, времени пробуждения личностного начала. Знаменательно, что он был современником Архилоха, первого греческого поэта-индивидуалиста. Пророк не похож на воина Ягве, беспрекословно исполняющего Его повеления, какими были Амос или Исайя, он нередко противится Богу. Если угодно, это — посланник, сохраняющий за собой право особого мнения о том, что ему велено возвещать. Дальше любого пророка отстоит Иеремия от восточного мистицизма с его растворением личности в экстазе. Он принужден бороться с собой, чтобы сохранить верность Божиему призыву. Страдалец Осия был его предтечей, но более всего он сходен с Иовом и некоторыми из псалмопевцев [5]. Человек, склонный к меланхолии, раздираемый противоречиями, привыкший видеть все в мрачном свете, Иеремия постоянно обуреваем сомнениями и мучится неразрешимыми вопросами.

В чем же заключается роль этого последнего пророка, жившего до изгнания? Чему сегодня может научить нас Иеремия? Ответить на это можно по-разному, но в любом случае ответ будет связан с особенностями его напряженной внутренней жизни, с его личным религиозным опытом. Этот продолжатель пророка Осии остается нам дорог со всеми его слабостями, ибо мы находим в нем человека, который познал тайну непосредственной живой беседы с Богом. Мир интимной молитвы, мир переживаний апостола Павла, Августина и Фомы Кемпийского уже был знаком сердцу Иеремии. Иеремия встретил на своем пути Того, Кого ощутил как близкое Существо, Кого можно любить, с Кем можно говорить и даже спорить, как с другом. Неприступный Царь Славы, явившийся Исайе, грозный Судья, вещавший устами Амоса, Михея и Софонии, в опыте Иеремии приближается к человеку, преодолевая дистанцию, открывая Свой живой человеческий Лик. Здесь обнаруживается прямое соответствие между Откровением и воспринимающей его душой. Ярко выраженное индивидуальное самосознание пророка позволяет ему углубить личностный аспект «богопознания». При всем том меньше всего Иеремию можно назвать человеком, погруженным лишь в свои внутренние проблемы. В нем нет крайнего индивидуализма, отрывающего человека от прочих людей, он сознает себя членом народа Божия, ответственным за своих собратьев. Божественный призыв бросает пророка в самую гущу событий, побуждает его к неустанной борьбе. А борьба его была долгой и тяжкой. Иеремия не вспыхнул на короткое время огневым сигналом в ночи, подобно Амосу, Осии и Софонии, его не окружал, как Исайю, ореол почитания при жизни. Преследуемый ненавистью, отвергнутый близкими, не имеющий семьи, заклейменный как предатель, он одиноко проходил по жизни с ощущением зрячего в стране слепых. И порой не в радость становилось ему его прозрение. Только Барух, ученый человек, своей преданностью смягчал горечь всеобщего непонимания. Ему мы обязаны тем, что речи Иеремии и память о событиях его жизни были сохранены в годы изгнания.

Иеремия родился около 645 года, в конце мрачного правления Менаше. Он провел детство и юность в Анатоте — маленьком городке в нескольких километрах к северу от Иерусалима. Жители Анатота, принадлежавшие к старым левитским семьям, гордились своим прошлым. Их предки были удалены из столицы еще при Соломоне, но сохранили славные предания старины. Здесь недолюбливали царей, высоко ставили патриархальную простоту и с благоговением говорили о временах Моисея. Анатот фактически находился уже вне земель колена Иудина, и в нем были живы традиции Севера. Книга Осии и Тора с их тоской по оставленному Завету могут дать ясное понятие о настроениях, господствовавших в этом левитском поселке.

Отец Иеремии был священником, но, так как доходы от совершения обрядов были невелики, он, как и другие левиты, занимался земледелием и разведением овец. В этой полукрестьянской среде всегда ценилось знание Слова Божия. Проповеди Иеремии свидетельствуют о том, что он был воспитан на священной литературе. Друзей в Анатоте у будущего пророка, по-видимому, не было, и поэтому главными собеседниками его стали религиозные книги, образы и идеи которых целиком завладели его душой.

Иеремия с детства должен был слышать о гонениях за веру в Иерусалиме, о гибели исповедников и, вероятно, нередко задумывался над трагическими судьбами народа Господня Что ожидает его в будущем? Как исправить то, что было сделано в страшные годы отступничества? Есть ли еще путь к спасению?

Нетрудно предположить, что именно эти вопросы вставали перед юношей, когда с высоты анатотского холма смотрел он на далекие горы Галаада и на серую гладь Мертвого моря. Широкие панорамы невольно навевали раздумья, а запечатленные в сердце слова пророков давали неясным думам форму и направление. Впрочем, единственное, что можно утверждать определенно об этом раннем периоде жизни Иеремии, — это то, что его не манили ни широкий мир, ни борьба. Скорее всего, он предпочел бы никогда не покидать своего тихого городка.

Но путь Иеремии должен был стать иным.

Как мы уже знаем, 626 год явился переломным для Иудеи. Иеремия, которому тогда было около двадцати лет, мог видеть отряды царя Иосии, проходившие мимо Анатота на север, и вместе с жителями встречать их после победоносного возвращения. Многие не верили своим глазам и предсказывали наступление нового, счастливого времени. Но именно в эти дни, когда всех охватили волнение и радость, жизнь Иеремии круто изменилась в неожиданную сторону: он явственно услышал внутренний голос, призывавший его возвестить людям волю Господню и объявлявший, что ему, сыну Хилкии, еще до рождения было определено стать «пророком для народов».

Робость и колебания овладели юношей, когда он понял, какой трудный подвиг возлагается на него. Сам он так описывает свои попытки уклониться от призыва:

«И сказал я: о Владыка мой Ягве! Видишь, я не владею словом, потому что я юн. И сказал мне Ягве: не говори «я юн», ибо ко всем, к кому Я пошлю тебя, ты пойдешь и все, что Я повелю, скажешь. Не бойся ничего перед ними, ибо Я буду с тобою.

И Ягве простер руку Свою, и коснулся уст моих, и сказал: вот Я вложил слова Мои в уста твои. Смотри, ныне поставил Я тебя над народами и царствами, чтобы искоренять и разрушать, губить и разорять, строить и насаждать» (Иер 1, 6-10)

Таким образом, перед Иеремией была поставлена задача: в решающий для народа час беспощадно выкорчевывать нечестие и зло с тем, чтобы насаждать семена грядущего Царства. И пусть вся страна празднует освобождение от древнего врага, пророк должен прервать ее веселие, поднявшись «как крепость, как железная башня, как стена медная против царя Иудеи, против князей ее, против священников ее и против народа земли».

Иеремия направляется в Иерусалим, туда, где подобает говорить пророку Божию. До города около часа быстрой ходьбы. Когда он входит в ворота, он слышит шум и ликующие крики: столица охвачена праздничным возбуждением. Недавнее прошлое забыто, о покаянии никто не помышляет. Во всем винят Ниневию и плохих правителей. У всех на устах пророчество Нафана о вечной славе дома Давидова.

Никакое праздничное богослужение не проходит теперь без выступлений пророков, которые изрекают перед народом глаголы Господни и поют священные гимны.

На этот раз пророчествовать будет левит из Анатота.

Быть может, Иеремия произнес свою речь с того самого помоста, откуда говорили Исайя или Михей, и поэтому их слова ожили в его сознании, во всяком случае, вначале он заговорил языком старых пророков. Желая напомнить народу о его измене Моисееву Завету, он повторил притчу Осии о неверной жене, притчу Исайи о винограднике. Он не мог не сочувствовать решению царя Иосии покончить с язычеством в стране, но при этом ясно видел, сколь поверхностным оставалось «обращение» масс. Еще и еще раз воскрешал Иеремия картины времен отступничества. Даже язычников готов был он ставить в пример Израилю:

«Пойдите на Греческие острова и посмотрите, пошлите в Кидар, разузнайте хорошенько и посмотрите: было ли что-нибудь подобно этому? Переменил ли какой-нибудь народ богов своих (хотя это и не боги)? А Мой народ променял Славу свою на тщету. Подивитесь этому, небеса, и содрогнитесь от ужаса» (Иер 2, 10-12).

Пророк, намеренно сгущая краски, рисует картину народного падения. Он заранее отвергает все оправдания и разит беспощадно. Мало того, что народ в годы узаконенного нечестия надругался над своей верой и погрузился в омут язычества, он и теперь еще не полностью отказался от суеверий и идолов. Чего стоят клятвы именем Ягве, когда заветы Его ни во что не ставятся, когда рядом с Его храмом еще теплятся очаги преступного идолопоклонства? Как можно терпеть тех, кто думает, что можно одновременно служить Ягве и истуканам? «Удивительное и страшное делается в этой стране, — говорит Иеремия, — пророки пророчествуют ложь, священники господствуют с их помощью, а народ Мой любит все это» (5, 31).

В другой раз, подражая Софонии, Иеремия поет перед толпой грозную песнь о возмездии. Пусть не обольщают себя иудеи падением одного врага: явятся и другие. Там, на Севере, где слышен шум битв, Ягве готовит полчища новых завоевателей. Они придут, неотвратимые и звероподобные, говорящие на неведомом языке и не знающие пощады. Предсказывая это новое нашествие, Иеремия сам пугается своих слов.

«И сказал я: о Владыка мой Ягве! Неужели Ты только обманывал этот народ и Иерусалим, говоря: «мир будет у вас», а между тем меч доходит до души?» (Иер 4, 10).

Как мучительно говорить это людям, едва только вкусившим радость освобождения! Но пророк не в силах противиться внутреннему голосу. Ему остается лишь оплакивать свой народ, страну и себя в жалобной песне:

Увы! Никаких уроков не извлекла Иудея из судьбы своей «сестры» — Северного царства. Теперь израильтянам дается последний день для покаяния; Север и Юг должны, объединившись, пойти по пути покаяния и исправления.

«Возвратитесь, дети-отступники, — говорит Ягве, — ибо Я сочетался с вами, и возьму вас по одному из города, по два из племени, и приведу вас на гору Сион» (Иер 3, 14).

Хотя Иеремия и разделял веру в мировую миссию Иерусалима, но он меньше всего думал, что для этого достаточно культовой реформы. Если люди обратятся к Богу со всей искренностью, то внешние символы богопочитания окажутся даже излишними:

Пророчество Нафана исполнится, но исполнением его явится не освобождение Израиля от иноземных врагов, а сила его веры, которая просветит человечество:

«В то время назовут Иерусалим престолом Ягве, и все народы ради имени Ягве соберутся в Иерусалиме и не будут более поступать по упорству злого своего сердца» (Иер 3, 17).

Как страстно должен был желать пророк, чтобы эта вселенская Пятидесятница свершилась на его глазах! Но толпа, опьяненная политическими успехами, осталась глуха к его призыву: никто не любит, когда ему открывают глаза на его заблуждения; Иеремия же не был демагогом и не умел льстить народу. Во имя Израиля он начал борьбу с самим Израилем и не замалчивал его грехи, потому что хотел спасти его. Патриоты возмущались его речами, предпочитая слушать тех пророков, которые от имени Ягве сулили им новые победы. Между тем Иеремия больше, чем какой-либо из пророков, любил свой несчастный народ и многострадальную землю. Такая же суровая любовь позволила Данте назвать Италию рабой и домом разврата.

Убедившись, что простой народ не желает его слушать, Иеремия попытался найти сочувствие среди образованных и влиятельных горожан. Ведь они теперь поддерживали замыслы царя и его религиозное рвение. Но иерусалимская знать встретила насмешками молодого проповедника. Он слишком многого от них требовал, и его обличения их раздражали. После ряда неудач Иеремия понял, что его попытки бесполезны. Ему стали противны эти беспечные и самодовольные болтуны. «Похотливые жеребцы, — саркастически отзывался он о них, — каждый из них ржет на жену другого».

Таким образом, итог первых выступлений пророка оказался ничтожным. Никто не обратил серьезного внимания ни на него, ни на его увещевания. «Обойдите улицы Иерусалима, — мрачно говорил Иеремия, — посмотрите и разведайте, поищите на его площадях, найдете ли вы честного человека, найдете ли соблюдающего правду и ищущего истину?» (Иер 5, 1).

Он сделал все, что было в его силах, чтобы выполнить повеление Божие, но слово его оказалось гласом вопиющего в пустыне.

«С кем мне говорить? Кого убеждать, чтобы слушали? Вот ухо у них закрыто, и они не могут слушать; вот слово Ягве у них в пренебрежении, оно им неприятно».

Не помог и горький опыт минувших лет. Пророк взывал:

«Остановитесь на путях своих и осмотритесь. Спросите о путях древних, какая дорога лучше, и ступайте по ней, и найдете покой душам вашим. Но они отвечали: не пойдем» (Иер 6, 10, 16).

Иеремия вернулся в родной городок без всякой надежды на подлинное возрождение Израиля. Но вскоре в Иерусалиме произошло событие, которое, казалось, могло поколебать его пессимизм.

1. Краткое сообщение о перевороте мы находим в 4 Цар 21, 23-24 и 2 Пар 33, 21-25. Мотивы заговора там не указаны. Однако в общей картине политических событий того времени историки видят указание на то, что заговорщики принадлежали к наиболее радикальной антиассирийской группировке. Возвращение же трона династии Давида приписывается более умеренной партии, опиравшейся на «народ земли» (см.: А. Маlатаt. Тhе Нistorical Васkground of the Assasination of Amon, King of Juda. — «Israel Exploration Journal», 1953, р. 26).

2. Библия перечисляет предков Софонии (евр. Цефаниягу) до четвертого колена, что указывает на его аристократическое происхождение. Прапрадед его, Езекия, иногда отождествляется с царем Езекией (см.: И. Тюрнин. Книга пророка Софонии. Сергиев Посад, 1897). В Книге Софонии нет биографических сведений о пророке, но говорится, что он пророчествовал во дни Иосии. Обличение звездопоклонства показывает, что Софония проповедовал до 622 г., в котором царь Иосия окончательно упразднил языческие культы. Книга распадается на четыре части:

1) Возвещение Судного Дня: 1, 2—2, 3.

2) Пророчества о народах: 2, 4-15.

3) Обличение грехов Иерусалима: 3, 1-8.

4) Обетования, написанные, вероятно, в последние годы жизни пророка, когда он стал свидетелем первых религиозных преобразований в стране: 3, 9-20.

В целом книга признается всеми библеистами подлинной. Сомнения вызывают лишь пророчества против Моава и Амона. Однако эти сомнения разделяются далеко не всеми авторами. См.: G. Т. Моntague. Zephaniah, Nahum, Habakkuk, Lamentations, Obadiah. Collegeville 1967, р. 16; R.T.А. Миrphу. Zephaniah, Nahum, Habakkuk: — JВС, I, р. 292.

3. Геродот. История, I,106. О скифском нашествии говорит также и Страбон (I, 321). О размерах скифского завоевания достоверных сведений нет (см.: Б.Пиотровский. Скифы и Древний Восток. — «Советская археология», 1954, т. 19, с. 141; В. Белявский. Война Вавилона за независимость (627-605 гг. до н. э.) и гегемония скифов в Передней Азии.—«Исследования по истории стран Востока», ЛГУ, 1964). Ряд исследователей Библии полагает, что нашествие скифов послужило поводом для пророчеств Софонии о Дне Ягве (см.: А. Глаголев. Книга пророка Софонии — ТБ, т. VII, с. 331).

4. 2 Паралипоменон (34, 3) указывает, что обращение Иосии к вере Давида относится к восьмому году его правления, т. е. к 633/32 гг., а начало объединения Севера и Юга — к 12 году, т. е. к 628 г. Эти даты близки к годам политических кризисов в Ассирии (630 год отстранение Ассурбанипала, 627-й — его смерть). См.: В. Белявский. Вавилон легендарный и Вавилон исторический. М., 1972, с. 55; F. Сross апd D. Freedтап. Josiah's Revolt against Assiria. — «Journal of Near Eastern Studies», v. XII, 1953, р. 56, ff.

5. Эти молитвы Иеремии, обычно называемые «исповедями», включены в разные места его книги. См.: H.W. Robinsоп. Тhе Сross оf Jeremiah, 1950. Есть мнение, что они составляли первоначально отдельный сборник, хотя доказательств этому нет. «Исповеди» давали повод толкователям (особенно протестантским) видеть в Иеремии чистого индивидуалиста. Но в таком подходе есть элемент утрировки. «В его представлении, справедливо отмечает Л. Буйе, — как и в представлении всех других пророков, Бог обращается не к отдельному человеку, но всегда к народу. Но верно и то, что благодаря Иеремии народ Божий начинает отличаться от всех других тем, что он перестает быть безликой массой и становится обществом личностей, превращается в то, что вскоре получит наименование Церкви» (Л. Буйе. О Библии и Евангелии, с 76). Об особенностях проповеди Иеремии см.. G. von Rаd. Тhе Оld Теstament Theology, II, р. 196, ff.