181 (189). К Евстафию, первому врачу (Хвалит врачебное искусство, и особенно в Евстафии, который помогает не телам только, но и душам, как св. Василий дознал своим опытом, что Евстафий ободрял его к обличению своих клеветников; дает ответ обви­нявшим его в троебожии, в савеллианстве, в том, что в трех Ипостасях допускает одно Божество; сознаваясь в последнем, объясняет намерение обвинителей исключить Духа Святаго из Божества и доказывает, что Дух Святый в Крещении именуется вместе с Отцем и Сыном, что приписываются Ему все Божеские именования, что нельзя оспаривать у Духа имени Бог; наконец на возражение, что имя Бога, как означающее со бою естество, не принадлежит Духу, единством действования в трех Ипостасях доказывает тождество в Них естества. (Писано в конце 374 или в начале 375 г.))

 

У всех у вас, занимающихся врачебным искусством, одно в виду — человеколюбие. И мне кажется, кто вашу науку пред почитает всему, занимающему нас в жизни, тот рассуждает соглас­но с разумом и не уклоняется от своего долга, потому что драгоценнейшее всего благо — жизнь — делается ненавистною и мучительною, если невозможно иметь здоровья, а здоровье по­дается вашим искусством.

Но в тебе это знание доведено до особенного совершенства: ты полагаешь для себя обширнейшие пределы человеколюбия, благотворительность своего искусства не ограничивая только те­лом, но заботясь и об уврачевании душевных недугов. Говорю же это не народной только следуя молве, но и наученный собствен­ным своим опытом, как во многих других случаях, так особенно ныне, при неописанной злобе моих врагов, которая, подобно со­крушительному потоку, поглощала жизнь мою и которую ты ис­кусно отклонил от меня, это тягостное затвердение сердца моего размягчив влиянием утешительного слова. Ибо смотря на не­престанные и различные покушения против меня врагов моих, думал я, что должно мне молчать, в безмолвии переносить нано­симые мне бедствия и не противоречить вооружившимся ложью, этим опасным оружием, которое нередко вонзает острие свое при помощи самой истины. Но ты, прекрасно сделав, ободрил меня к тому, чтобы не выдавать истины, но обличить клеветников и не допустить многих потерпеть вред оттого, что ложь действует успешнее истины.

Мне казалось, что питающие против меня ненависть, которой нет и причины, делают что-то похожее на рассказываемое в Эзо­повой басне. У Эзопа волк взводит некоторые вины на ягненка, конечно, стыдясь подать о себе мысль, будто бы без справедливого предлога убивает ничем его не оскорбившего; когда же ягненок без труда опроверг обвинение, взведенное на него по клевете, тогда волк не удерживает уже более своей жадности, но, хотя должен уступить справедливости, однако же решает победу зу­бами. Так и эти люди, для которых ненависть ко мне вожделенна, как одно из благ, краснея, может быть, при одной мысли, что нена­видят меня без причины, выдумывают сии причины и обвинения и ни на чем из сказанного ими не останавливаются совершенно; но ныне одно, а вскоре потом другое и еще через несколько вре­мени опять что-нибудь иное выдают за причину вражды ко мне. Злоба их ничего не держится постоянно, но, когда принуждены отказаться от одного обвинения, хватаются за другое, а после этого берутся опять за новое, и, хотя бы все обвинения были опроверг­нуты, не отступаются от своей ненависти.

Они обвиняют меня, что проповедую трех богов, повторяют это вслух многим и не перестают сей клевете давать вид правдо­подобия. Но меня защищает истина, потому что и пред всеми вообще, и наедине пред всяким, кто ни встречается со мною, пока­зано, что исповедующий трех богов предается мною проклятию и не признается христианином.

Но как скоро слышат это, готов у них против меня Савеллий, и они разглашают, что Савеллиев недуг есть и в моем учении. Опять и сему противопоставляю обычное свое оружие — истину, доказывая, что таковой ереси боюсь наравне с иудейством.

Что же? Успокоились ли они, утомившись такими попытками? Нет. Но попрекают меня в нововведении и, таким образом сочиняя против меня обвинение, укоряют в том, что, исповедуя три Ипостаси, именую единую благость, единую силу, единое Божество. И это говорят они не без правды, потому что действительно так именую. Но, обвиняя в этом, они говорят еще, что сего нет у них в обычае и что не согласуется сие с Писанием.

Что же сказать мне на сие? Не почитаю справедливым православного учения законом и правилом признавать господствующий у них обычай. Ибо если обычай имеет силу в доказательстве православия, то и мне, конечно, позволительно противопоставить господствующий у нас обычай. А если они отвергают наш обычай, то и я, без сомнения, не обязан следовать их обычаю. Итак, пусть рассудит нас богодухновенное Писание, и у кого учение окажется согласным с Божиим словом, на стороне того без сомнения, будет голос истины.

Посему в чем же вина? Ибо в обвинении, какому подверга­ют меня, указываются вместе две вины: первая, что разделяю Ипостаси, а другая, что ни одного из боголепных именований не счисляю множественно, а напротив того, как сказано выше, гово­рю: единая благость, единая сила, единое Божество, и о всем, тому подобном, выражаюсь в единственном числе.

Что касается до разделения Ипостасей, то сего не должны бы чуждаться утверждающие инаковость сущностей в Божием естестве. Кто говорит: три сущности, тому уже неприлично ска­зать: три Ипостаси.

Следственно, в вину ставится это одно, что именования, прила­гаемые к Божию естеству, употребляю в единственном числе. Но у меня на сие есть готовый и ясный ответ. Кто осуждает утверж­дающих, что Божество едино, тот по необходимости согласится с утверждающим, что Божеств много или что нет Божества. Ибо иного чего, кроме сказанного, невозможно и придумать. Но что Божеств много, не дозволяет сего утверждать богодухновенное учение, которое, где ни упоминает о Божестве, упоминает в един­ственном числе: «яко в Том живет всяко исполнение Божества» (Кол. 2, 9); и в другом месте: «невидимая бо Его от создания м ра твореньми помышляема видима суть, и присносущная си ла Его и Божество» (Рим. 1, 20). Итак, если число Божеств распростирать до множества свойственно только тем, которые страждут заблуждением многобожия, а совершенно отрицать  Божество прилично было бы безбожникам, то какое основание обвинять меня в том, что исповедую одно Божество?

Но они яснее обнаруживают цель слова. Хотя в рассуждении Отца допускают, что Он Бог, и Сына согласны также почтить именем Божества, однако же Духа, сопричисляемого к Отцу и Сыну, не включают уже в понятие Божества, но, утверждая, что сила Божества простирается только от Отца и Сына, естество Духа лишают Божеской славы.

Следовательно, мне надобно по мере сил дать краткий ответ и в рассуждении этого мнения. Какое же мое об этом слово?

Господь, преподавая спасительную веру ученикам, к Отцу и Сыну присоединяет и Святого Духа. Утверж­даем же, что Дух, будучи однажды соединен, во всем имеет единение, потому что не в одном чем-нибудь поставляется в единый ряд, во всяком же другом отделяется, а напротив того, сила Духа приемлется вместе с Отцом и Сыном и в той животворящей силе, которою естество наше из тленной жизни преобразует­ся в бессмертие, равно и во многом другом, возьмем ли, например, понятия благости, святости, вечности, премудрости, правоты, владычественности, могущества и везде, во всех именованиях, взятых в превосходней­шем смысле, Дух не отлучен от Отца и Сына. Посему почитаю прекрасным делом думать, что Дух, соеди­няемый с Отцом и Сыном в стольких возвышенных и боголепных понятиях, ни в чем неотделим от Них. Ибо в именованиях, какие мысленно прилагаем к Божию естеству, не знаю никакой разности относительно к лучшему или худшему, так что позволительна была бы мысль уступить Духу общение в том, что в имено­ваниях есть низшего, и признать Его недостойным того, что в них есть превосходнейшего. Все боголепные понятия и именования равночестны между собой в том отношении, что нимало не разногласят в означе­нии подлежащего. Ибо нельзя сказать, что к иному какому подлежащему ведет мысль нашу наименование благого, а к иному наименование премудрого, сильно­го и праведного, но во всех именованиях, сколько ни произнесешь их, означаемое одно. Произнесешь ли слово «Бог», укажешь на того же самого, кого разумел под прочими именованиями. Если же все именования, прилагаемые к Божию естеству, что касается до озна­чения ими подлежащего, одни с другими равносильны и, выражая собою то или другое, проводят мысль нашу к одному и тому же, то какое основание, уступая Духу общение с Отцом и Сыном в других именовани­ях, исключать Его из одного Божества? Ибо по всей необходимости должно или и в сем именовании припи­сать Ему общение, или не уступать общения в прочих именованиях. Если тех наименований достоин Дух, то, без сомнения, не недостоин и сего.

А если, как говорят они, Дух ниже того, чтобы с Отцом и Сыном иметь общение в именовании «боже­ство», то недостоин Он общения и в каком-либо дру­гом из боголепных имен. Ибо если рассмотреть и сли­чить между собою именования по значительности, ка­кую представляем себе в каждом, то найдется, что они ничем не ниже именования «Бог». Доказательством же этому служит, что именем «Бог» называется мно­гое и низкое; лучше же сказать, Божественное Пи­сание не отказывается даже сим именем одинаково именовать различные между собою предметы, напри­мер когда идолов называет именем «Бог». Ибо говорит: «боги, которые не сотворили неба и земли», да будут взяты и брошены под землю (Иер. 10, 11). И еще ска­зано: «все боги народов — идолы» (Пс.95, 5). И чрево­вещательница, волшебством своим вызывавшая Саулу души,  о тех душах,  которые требовалось вызывать, говорит: «вижу как бы бога» (1Цар.28,13). Да и о Валааме, который был птицегадатель и волхв, как говорит Писание, в руке носящий волхвования (см. Чис.22, 7), и через наблюдение полета птиц преуспел в демонском учении, в Писании повествуется, что он советовался с Богом (см. Чис.23, 4). И из Боже­ственных Писаний можно собрать и представить много таких доказательств, что имя «Бог» ничем не выше прочих боголепных именований, когда, как выше сказано, находим, что оно одинаково употребляется о предметах различных. Но знаем из Писания, что имена: святой, нетленный, правый, благой — нигде не даются предметам недостойным. Итак, ежели не пре­кословят, что в именованиях, благочестно употребляе­мых по преимуществу об одном Божием естестве, Свя­той Дух имеет общение с Сыном и Отцом, то какое основание утверждать, что не имеет Он общения в том одном именовании, в котором, как показано, по како­му-то подобоименному словоупотреблению участвуют и демоны и идолы?

Но говорят: сие наименование указывает на есте­ство, а естество Духа не имеет общности с Отцом и Сыном, а потому Он не участвует в общении с Ними по сему имени. Итак, пусть докажут, почему дознали они разность естества. Если бы естество Божие могло быть познаваемо само в себе и если бы из чего-либо видимого можно было найти, что Ему свойственно и что чуждо, то, без сомнения, не имели бы мы нужды в других каких-либо словах или знаках к уразумению искомо­го. Поскольку же естество сие выше того, чтобы ура­зуметь искомое, а что недоступно нашему ведению, о том заключаем по некоторым знакам, то в исследова­нии Божия естества, по всей необходимости, должны мы руководствоваться Божиими действованиями. Итак, если увидим, что действования, примечаемые у Отца, Сына и Святого Духа, различны между собой, то по инаковости действований заключим, что и действую­щие естества различны. Ибо невозможно, чтобы дале­кие друг от друга по естеству согласовались между собой в роде действований: огонь не прохлаждает, лед не греет, но вместе с разностью естеств разнствуют между собой и их действования. Если же уразумеем, что действование Отца, Сына и Духа ничем не разли­чается и не разнится, то по тождеству действования необходимо заключить об единстве естества.

Освящает, животворит, просвещает, утешает и все подобное производит одинаково Отец и Сын и Дух Святой. И никто да не приписывает власть освящения исключительно действованию Духа, слыша, что Спа­ситель в Евангелии говорит Отцу об учениках: «От­че Святый! Соблюди их во имя Твое» (Ин. 17, 11). А также и все прочее равно Отцом и Сыном и Духом Святым действуется в достойных: всякая благодать и сила, путеводство, жизнь, утешение, преложение в бессмертие, возведение в свободу и ежели есть другое какое благо, нисходящее на нас. Домостроительство же о нас, и в разумной, и в чувственной твари, если по дознаваемому нами надобно сколько-нибудь заклю­чать и о том, что выше нашего познания, и оно постав­лено не вне действования и силы Святого Духа, тогда как каждый приобщается пользы по собственному свое­му достоинству и по мере нужды. Ибо хотя непостижи­мы для нашего чувства и порядок и управление того, что выше нашей природы, однако же, выводя след­ствие из дознанного нами, с гораздо большим основа­нием может иной заключать, что Сила Духа действен­на и в превышеестественном, нежели отчуждать Его от Домостроительства в этом. Кто утверждает послед­нее, тот произносит чистую и нелепую хулу, не доказывая сей нелепости никаким рассуждением. А кто соглашается, что и превысшее нас домостроительствуется силой Духа так же, как силой Отца и Сына, тот утверждает сие, опираясь на ясном доказательстве, заимствованном из собственной своей жизни. Итак, тождество действований в Отце, Сыне и Духе Святом ясно доказывает неразнственность естества. Посему если именованием Божества означается и естество, то общность сущности показывает, что наименование сие в собственном смысле прилично и Святому Духу.

Но не знаю, почему эти люди, готовые все доказы­вать, наименование Божества обращают в доказа­тельство естества, как будто не знают из Писания, что естество не бывает чем-то жалуемым. Но Моисей произведен был в бога египтянам, как сказал ему вещавший им: «Я поставил тебя Богом фараону» (Исх. 7, 1). Итак, наименование сие служит доказа­тельством некоей силы тайнозрения или действования. А Божие естество в отношении к тому, что оно само в себе, при всех примышляемых именованиях, как я рассуждаю, остается невыразимым. Ибо познав благодетеля, судию благого, праведного и все сему подобное, изучили мы разность действований, но че­рез сие уразумение действований нимало еще не мо­жем познать самое естество действующего. Ибо когда составит кто понятие о каждом из сих именований и о самом естестве, которому даются именования, тогда не одно и то же понятие составлено им будет и об имени и об естестве; а в вещах, о которых понятия инаковы, и естество различно. Итак, иное нечто есть сущность, к выражению которой и слово еще не най­дено, и инаковое значение именований, какие даются сущности по какому-либо действованию или досто­инству.

Посему по общности именований находим, что ни­какой нет разности в действованиях, но и на то, что есть различие по естеству, не встречаем никакого яс­ного доказательства, потому что, как сказано, тожде­ство действований заставляет подразумевать общность естества. Итак, будет ли Божество именованием действования, утверждаем, что как одно действование Отца, Сына и Святого Духа, так и едино Божество, или имя Божества, согласно с мнением многих, указы­вает на естество, то, поскольку не находим различия в естестве, непогрешительно определяем, что Святая Тро­ица — единое Божество.