В первой беседе я говорил, что нам надо вырваться из тьмы или сумерек для того, чтобы устремиться к свету и войти в свет, из смерти войти в воскресение, из первого Адама стать живым членом, живой частью Нового Адама — Христа. Как это сделать?

Вы, наверное, все помните слова Спасителя, что свет и во тьме светит, и тьма, которая неспособна его принять, все же бессильна его заглушить, задушить. Если вы вспомните, что я говорил об иконе — поврежденной, оскверненной, изуродованной, и о том, как к ней можно отнестись, то я думаю, что путь не так сложен. В каждом из нас запечатлен образ Божий. Вы, верно, помните евангельский отрывок, где Христос говорит Петру: Отдавайте кесарю то, что принадлежит ему, а Богу — то, что принадлежит Богу (Мф. 22, 21). Это было сказано в момент, когда Спасителю показали монетку с отпечатленным образом римского императора, спрашивая, надо ли отдавать дань кесарю. И Его ответ такой ясный: то, что запечатлено образом кесаря, отдавай ему; но есть нечто, на чем лежит печать Самого Живого Бога, и это принадлежит Ему безраздельно, принадлежит Ему и только Ему. И вот мы являемся тем, на чем лежит эта печать образа Божия, и Ему Одному мы принадлежим.

С другой стороны, вы, может быть, помните, как Ефрем Сирин призывает нас вести нашу духовную жизнь. Он пишет, что, сотворяя человека, Бог вкладывает в его глубины все Царство Божие, и задача жизни заключается в том, чтобы рыть вглубь и дойти до той глубины, где это Царство Божие находится. В нас оно схоронено, и надо его из этих глубин вызволить.

Первый шаг в этом направлении — это вера, но вера не слепая, не легковерие, не легкое доверие к тому, что другие нам говорят, а уверенность в некоторых не видимых нами вещах. Вы опять-таки, наверное, помните слова Христа: Верьте в свет, и вы будете детьми света (Ин. 12, 36). Первое, что надо сделать, это поверить Богу на слово. И поверить тоже тем людям, которые нас знают любовью, — поверить, что в каждом из нас есть свет; и сколько бы ни было тьмы вокруг — этот свет никакие силы ни земли, ни ада не могут погасить, и мы можем быть уверены, что тот свет, который зажег Господь, горит и будет гореть, и ничто нас не может, по слову апостола Павла, вырвать из любви Господней.

Сказать это — нетрудно; жить этим гораздо труднее. Я очень мало встречаю людей, которые способны верить в себя по-хорошему и любить себя по-хорошему. По-хорошему — это значит любить себя и верить в себя не самоуверенно, не самолюбиво, как мы это делаем постоянно, а любить в себе то, что осталось от Божественного образа и возрастает постепенно, и верить в тот свет, который заложен в нас Богом.

Мы должны помнить: мы не всегда можем себе, в себя верить, но есть Некто, Кто неколебимо верит в нас. Бог не безумен, Бог не сотворил бы нас на погибель; и Бог не сотворил бы нас, зная, что мы только и сумеем сделать, что изуродовать Его творение. Он нас сотворил по любви; Его любовь нас родила в жизнь. И Он это сделал, веря, то есть в совершенно непоколебимой уверенности, что Его творческое действие по отношению к нам будет нам во спасение и мы будем когда-то, когда придет время, сиять вечным светом вечной Божественной жизни.

Мы не всегда доверяем тому, что Бог в нас верит; и поэтому мы не всегда способны верить в себя. Опять-таки, не той поверхностной самоуверенностью, которая нам присуща, а глубинной уверенностью, что мы для Бога — святыня и что мы для Бога — предмет любви. Но мы можем тогда обратиться мыслью к тем, кто нас любит, и к тем, кто в нас верит. Я не думаю, чтобы среди нас нашлись такие, в кого хоть кто-то, хоть один человек не верил бы, который был бы отвергнут всеми до конца как существо без содержания, без смысла и поэтому не только без будущего, но даже без настоящего. Мы окружены людьми, верящими в нас, верящими в свет, который в нас есть, верящими в нас как в друзей, как в братьев и сестер, как в сыновей и детей, как в родителей; верящими в нас во всей сложности и во всем богатстве человеческих отношений. Неужели мы можем обернуться ко всем, кто в нас верит, и им сказать: вы все, включая и Бога, во мне ошибаетесь, вы все безумны. Я один, я одна знаю себе цену, и эта цена — ничтожество… Мы поступаем, будто мы так думаем, мы смотрим на себя, будто это так и есть; а на самом деле это неправда.

Вот с чего тоже можно начать: верить, что свет во тьме светит и что никакая тьма его не может заглушить, если даже и не может его пронизать и рассеять до конца. И поэтому мы можем верить в свет, который в нас есть, в Царство Божие, заложенное, по слову Ефрема Сирина, в тех наших глубинах, каких часто мы не умеем достигнуть и которое, однако, там лежит в ожидании возможности раскрыться.

А раскрыться оно может и должно. Вы, наверное, помните притчу Христову о том, что Царство Божие — как зерно, которое человек насаждает в землю и уходит по своим дела. Он занят своими заботами, он забывает об этом зерне, он о нем не заботится, потому что он ничего для этого зерна сделать не может. А зерно прорастает; и в свое время даст росток, и этот росток даст, может быть, дерево и плод.

Недостаточно, однако, просто считать, что в нас заложено нечто. Вы, верно, помните, как в начале книги Бытия говорится, что Адаму было поручено возделывать рай. Рай этот разрушен человеческим падением; но мы все же остаемся как бы садовниками. Наша задача — вырвать сорную траву, чтобы дать простор всему, что должно вырасти в этом райском саду.

Но это мы можем сделать только с вдохновением; а вдохновение в нас может родиться только от той веры, о которой я говорил, и от уверенности (это тоже из области веры, опытной веры) в том, что мы достоверно знаем: мы любимы. Любимы Богом, любимы людьми и любимы не только за то поверхностное, что они видят в нас, чем они могут пользоваться, но и за что-то очень глубокое, что ощущают в нас. Дружба, любовь рождаются, растут и живут не теми поверхностными признаками, которые всем доступны: красотой, умом, чуткостью, — а теми глубинами, из которых они сияют. Почему мы с человеком дружим? Почему мы человека любим? Потому что мы переживаем встречу с теми глубинами его, которые сияют вечным светом.

По отношению к другим мы это часто помним, мы это переживаем, это — реально. Мы должны научиться не забывать этого и в отношении себя самих: мы любимы Богом, мы любимы людьми. И мы не только имеем право — мы должны научиться любить в себе ту Божественную красоту, ту Божественную гармонию, которые в нас вложены. И только если мы умеем с уважением, с любовью, с благоговением отнестись к себе самим, можем мы начать вдохновенно, дерзновенно и решительно бороться со всем тем, что может нам помешать быть этим человеком: образом, сиянием Божиим.

Тут у каждого будут свои задачи; у каждого свои свойства, положительные и отрицательные; у каждого свои соблазны. Но в основе путь один: верь, что ты — чадо света, и ты будешь в свете Божием. Верь, что Бог в тебя верит и что верят в тебя другие люди; верь, что ты любим и полюби себя достойно этой любви; вырасти в меру именно этой любви.

Конечно, помогает нам чтение Евангелия; не поиски в нем обличений, не поиски даже того, что нас поучает, — заповедей; а поиски того, что нас сродняет со Христом, делает нас родными Ему и Его делает родным для нас. Помните, как после Воскресения Спаситель сказал мироносицам: Идите к братьям Моим (Мф. 28, 10). Он нас называет братьями и сестрами Своими. Тогда Он сказал "братьям", потому что Он посылал их к апостолам. Но это слово объемлет всех, кто Ему родной, и все мы — родные Ему, потому что мы рождены из одной купели, рождены еще раньше этого из единого творческого действия Божия.

И вот, надо вглядеться в образ Христа не для того, чтобы уловить Его свет в отличие от нашего или в отличие от Него уловить тьму, которая в нас есть, а для того, чтобы почувствовать, в чем Он нам родной, чем мы на Него похожи, что общего между Ним и нами. Тогда мы могли бы увидеть, может быть, бледное, может быть, очень схематическое начертание того, что в нас является Божиим образом, или, если предпочитаете, того, что в нас есть уже теперь подлинного, вечного, истинного. Тогда остается только быть хорошим земледельцем, хорошим садовником и взращивать то, что является в нас райским цветом. А для того, чтобы это стало возможным, — вырвать то, что убивает в нас жизнь, что ее заглушает, что ею питается, но губит ее.

И на этом пути каждый из нас должен искать своих задач и их осуществлять. Но тогда борьба с грехом, с недостатками, с несовершенством не делается исключительно темным занятием, когда мы заняты только неправдой в себе, а делается творческой радостью, когда, увидев, как растет в нас что-то светлое, Божие и как на него надвигается опасность, мы эту опасность отстраняем. В этом заключается творческая, живая, радостная борьба за цельность души, за настоящую цельность, за исцеление, за то, чтобы стать до конца здоровыми, такими здоровыми, чтобы чутьем, всем устремлением души, всем дерзновением, всей страстью своей и, вместе с тем, всей решимостью своей искать этого совершенства, этой полной гармонии со Христом.

Опасность нас может настичь на этом пути, если мы будем взирать на себя, вглядываться, следить за собой, ставя перед собой вопрос: становлюсь ли я лучше, совершеннее, достойнее Бога? Этого вопроса себе ставить не надо, потому что по мере того, как у нас светлеет ум, очищается сердце, воля выпрямляется, самое тело наше делается более духовным, по мере того, как мы видим Божию святость все более ясно, по мере того, как Его сияние делается ярче перед нами, — мы непременно увидим себя в меньшем свете и будем переживать свои неудачи больше, чем когда мы были слепы, нечутки, бесчувственны. Поэтому надо просто идти; идти: от света к свету, зная, что путь именно к свету, не боясь, не ставя никаких вопросов: лучше я или не лучше? Идти от несовершенства к меньшему несовершенству, от полутьмы к меньшей полутьме, зная, что в конечном итоге растет свет, но что раз нас осветил Божественный свет, всякий другой свет кажется нам тусклым и безрадостным. Мы не напрасно в вечерне поем: Свете тихий святыя Славы Божественного Отца… И слово, которое мы переводим по-славянски как "тихий", на греческом языке значит "радостный", радостотворный свет.

Вот, начнем с этого, в контексте этого поста, в контексте нашего вырастания в свободу, в контексте этой духовной весны, когда все живые силы должны вострепетать в нас, возродиться, возликовать. И оставим Богу суд над нами, если увидим в себе что-то недостойное и нас самих, и любви тех, которые нас любят, и их веры в нас; или недостойное Бога, Его любви и Его веры. Будем выкорчевывать, очищать, вырывать — но с радостью, с той радостью, о которой говорил Серафим Саровский, с радостью, которая позволяет и дает возможность совершить любой подвиг. Мученики шли на мученичество с радостью, несмотря на острое страдание. Подвижники жили радостью; даже те, которые писали самые суровые, строгие слова о грехе, о себе самих, — жили во свете. И мы живем во свете. Нам дано так много! Нам дано знать Бога, знать, что Он есть; нам дано хоть зачаточно знать что-то или даже многое о Нем во Христе, через Христа, через Его святых, через их писания; нам дано участвовать в божественных службах, где мы вливаемся в молитвы святых, приобщаясь к ним, как человек, который слушает музыку, перерастает себя, вливаясь в музыкальный опыт, в песнь торжествующей любви, радости и красоты, пережитой композитором, как человек, глядящий на закат или на картину великого мастера, вливается в его опыт — и перерастает себя.

И, наконец, нам дано нечто даже большее: участие в таинствах, когда Бог как бы вливается в нас, пронизывает нас, как огонь пронизывает железо, проникает в нас, как влага проникает иссохшую землю, как любовь, которая животворит наши сердца. Нам дано приобщиться Телу и Крови Христовым, стать единосущными с Ним, стать как бы Его живым, телесным присутствием на земле. Мы это мало замечаем, потому что мы очень невнимательны к тому, что с нами происходит посредством тех чудес, которые мы называем таинствами, через Божественные действия, которыми Он, переливаясь через край, достигает нас.

Многое было бы нам возможно, если бы мы были очень внимательны к тому, что в нас происходит; не к обидам своим, не к страхам, не к себялюбию, а к тому, что Бог делает в нас — через людей, непосредственно Своим действием или через таинства. В вечерних молитвах мы молимся о том, чтобы Господь нас избавил от неведения и от забвения, и от малодушия, и от окамененного нечувствия. Вот четыре врага, против которых надо бороться всем нам, если мы только хотим быть чуткими к тому, что Бог совершает, что Он совершил в нас; если хотим, чтобы в нас загорелась благоговейная благодарность, ласковая, трепетная к Нему любовь. Если только сделать так, то все остальное будет — Его дело; а Он нас не оставит. Наше дело — раскрыться, наше дело — открыть Ему двери и сказать: Войди, Господи! — как в молитве перед причащением мы говорим: все, что я могу сделать — это раскрыть дверь, и Ты войди в хижину, которая Тебя недостойна… Но когда Он входит куда-нибудь, Его присутствие делает место Его вселения раем, более широким, более глубоким, чем небеса, местом Божия вселения.