О Таинстве Брака (продолжение)

В прошлый раз мы сказали, что брак есть естественный, по факту творения, союз мужчины и женщины; христианским же Таинством его делает то, что в естественную жизнь привносится благодать Св. Духа, и этот союз из просто земного, природного, временного, становится союзом по образу Христа и Церкви, т. е. созиданием семьи в любви Христовой, возрастанием в благодати Божией в единстве духа, души и тела; церковный брак есть творческое поприще, задание, школа христианской жизни для воплощения в семье Евангелия, — причем, брак имеет на земле начало, а в совершенство приходит в вечности, за пределами земной жизни; и цель христианского брака — не просто обустроение земной жизни, но реализация себя именно как Царствия Божия, как Церкви для вечной жизни во Христе. Итак, принятое супругами Таинство Брака требует от них созидания семьи как малой, домашней Церкви. На каких же основаниях должно совершаться это созидание?
Давайте коснемся некоторых вопросов этого рода. Не имея опыта семейной жизни, не могу в полноте освещать эту тему; но вот несколько теоретических соображений, подкрепленных пастырскими (хоть и небольшим) опытом.
Обратимся, как всегда, сначала к Св. Писанию. Ап. Павел в качестве этой основы полагает любовь. Мужья, любите своих жён,… как свои тела (Еф. 5:25:28); ап. Титу св. Павел заповедует увещевать жен любить мужей, любить детей (Тит. 2:4). Но любовь — что это такое? Есть несколько уровней любви. Первый (в контексте нашего разговора) — это душевно–телесное взаиморасположение и притяжение. С него обычно начинается знакомство между будущими мужем и женой. Это чувство, если останется только в таком своем виде, непрочно: оно может пройти через какое–то время; оно может быть поводом для неправильного хода дел, т. е. для поверхностных, и в пределе — блудных, легкомысленных и греховных отношений.
Второй уровень — когда к этому, можно сказать, природному чувственному взаимно–расположению присоединяются нравственные, моральные душевно–духовные действия: любовь обогащается понятием ответственности, долга, уважения, жертвенности, — ими поддерживается и укрепляется, раскрывается первоначальное чувство.
И третий уровень — тот, на который рассчитывает и опирается Церковь, заключая над супругами Таинство брака — любовь духовная, — единение мужа и жены во Христе. «Ни муж без жены, ни жена без мужа, в Господе» (1 Кор. 11:11). Первая любовь — вещь естественная; вторая — плод нравственных человеческих усилий; третья — дар благодати Божией, получаемой в Таинстве как семя и подлежащий духовно–нравственному взращиванию, возделыванию.
А теперь давайте посмотрим, что говорит Христос: «Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего или матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк. 14:26); «враги человеку — домашние его» (Мф. 10:36).
Ничего себе! Как всё это понять? Апостол говорит о любви между супругами, любви к детям, а Господь так жестко, исключительно — о любви к Богу? Что все это значит? Парадоксально, но это и есть та основа, на которой только и возможно созидание семьи как домашней Церкви.
Дело в том, что человек — в самой глубине своей — один перед Богом. Не «одинок», в человеческом смысле, — Сам Бог сказал: «нехорошо быть человеку одному» (Быт. 2:18), — а метафизически, как личность, связан с Богом так, что не может быть между человеком и Богом никаких промежуточных звеньев; душа человека предстоит перед Богом одна, сама, безо всего, — и эта единственная и первая связь души с Богом главнее и сильнее всего на свете. Как бы человек ни любил жену, или мужа, детей, да и всех людей, — несравненно больше и сильнее и значимее это вот предстояние души, самой в себе, одной — Богу. Это то, о чем говорит Псалом, что Бог «создал на едине» сердца человеческие (Пс.32:15).
Но здесь нет раздвоенности, как будто человек поставлен в мучительнейшую ситуацию «разрыва», когда с великой болью отказываются от одного ради другого; эти вещи удивительным образом сочетаются (исключая, конечно, монашеское призвание человека, о чем ниже). Здесь речь именно о том, что, в каком бы теснейшем единении с женой, детьми не был человек, главнее, и несравненно главнее для него — это Христос.
И мы видим, что в Таинстве брака Господь и вносит Себя в сердцевину супружества; Он становится средоточием семьи. И только Он оживотворяет и по–настоящему созидает семью. Муж через Христа становится единым с женою, и жена через Христа — единой с мужем; ради Него существует семья, как и все в Церкви — ради Него. Он дает супругам и силы, и любовь, и мудрость. Он дает должный строй всему, всем сторонам семейной жизни, при условии, если супруги одушевлены Его искать, Его любовью жить и не уклоняться от Него. «Без Меня не можете творити ничесоже» (Ин. 15:5), и Апостол Павел говорит: «Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос» (1 Кор. 3:11).
Никакие иные цели, кроме жизни во Христе, семью как Церковь не создадут: ни просто человеческая любовь и стремление к счастью; ни воспитание и устройство детей; ни совместный быт и улучшение его, ни что иное; но только Христос, — а Он придает всему этому смысл, крепость, совершение, и во всем этом — залог жизни вечной, с Собою, — с Ним, с Христом.
Не подумал бы кто: «Какой ужас! да это настоящее гетто! клетка! религиозный фанатизм! тюрьма! ужасные самоограничения! узость!» и т. п. Нет, только здесь обретаются истинные и подлинные любовь, свобода, мир, счастье и величайшая радость. Только во Христе; вне Его — ад, во всех смыслах этого слова, без Христа всё абсолютно бессмысленно. И вовсе никакая сторона человеческой жизни не отменяется, не отсекается, а наоборот, жизнь приобретает богатство, наполнение. Без греха и страстей, благодатью Божией все становится на свое место, становится подлинным, настоящим. Но до этого нужно дозреть.
Митрополит Антоний Сурожский именно поэтому не венчал людей, уже заключивших брак, порой долгие годы, пока люди не приходили к сознанию именно христианского брака, как не просто человеческого счастья, человеческой жизни, но возрастания во Христе. Итак, в основу всего мы кладем любовь — но с оговоркой: дает ее Христос, и только Он. Поэтому прежде всего нам нужно дать место Богу, а это значит, что первое в семье, которая хочет стать домашней Церковью — это церковность, — не внешняя, не механически–формально, кликушески воспринимаемая, — но в своем подлинном смысле: восприятие благодати Св. Духа в Таинствах, молитва и нравственный труд по опыту, указываемому Церковью, с целью Богообщения, — чтобы начальная любовь укреплялась и преображалась Господом в подлинную — совершенную, превосходящую всякое разумение, по слову Ап. Павла.
И здесь есть важное предварительное условие — важное прежде всего с духовной точки зрения, а именно — строгое хранение целомудрия до брака. Мы с вами уже говорили в прошлый раз об этих предметах, — но хочу подчеркнуть еще и еще раз: блюдите и берегите целомудрие. Конечно, можно услышать — и очень часто: батюшка, вы что? Сейчас XXI век! Что за средневековое мракобесие!..
Совершенно неважно, какой сейчас век, а важно то, что попранное целомудрие — это препятствие Богу «прийти и вселится в ны», это поставление мужчины и женщины, до создания семьи, в условия, когда о семье, как именно о домашней Церкви, не может быть речи. Кому–то ничего особенного — жить вне Христа, — по ослеплению и повреждению души: но для христиан оказаться вне Господа — бессмысленно: разрушается всё. Поэтому целомудрие совершенно необходимо: и чистоту и радость влюбленности нужно хранить от всякого блудного, даже малого, действия.
Напрасно думать, что сейчас только какие–то фанатики, реликты, способны на это. Нет, и вполне современные молодые люди и девушки прекрасно общаются друг с другом целомудренно, — храня чистоту ради Христа; и таких немало, к счастью.
Но вот брак заключен. И сразу меняются акценты: если до брака влюбленным людям свойственно некое идеальничание, то брак — это уже всецелая совместная жизнь, в которой выявляются не только лучшие, идеальные стороны супругов, — то, что обычно видится прежде всего в период влюбленности, — но и немощи, свойственные каждому человеку. В наше время люди воспитываются, по большей части, потребителями; эгоизм, гедонизм (т. е. получение от всего удовольствия) и безответственность — та атмосфера, в которой, как правило, формируются молодые люди, становящиеся мужем с женою. И вот, мы видим, что огромное количество браков распадается. Почему?
Именно потому, что молодые супруги настраивают себя на то, что они будут вкушать друг от друга исключительно «счастье», т. е. легкое удовольствие, не требующее ничего взамен, — ни ответственности, ни труда, и совершенно не понимают, что такое вот «счастье» нельзя класть в основу созидания семьи.
Счастья, как чего–то прочного, чего можно достичь и успокоиться, на земле нет вообще. Земля — место пребывания падшего человека, и счастье обретается только там, где это падение преодолевается, то есть во Христе Спасителе; в основу же брака должны быть положены как раз те вещи, которые не воспитываются, не культивируются сейчас, — а именно — жертвенность и терпение, взаимное смирение и — главное — то, о чем мы с вами сказали — любовь. Любовь не как данность, как просто естественное чувство, но как задание. И конечно, еще до брака обязательно должно быть проверено взаимопонимание, полное доверие друг другу.
Заключение брака — дело очень серьезное, тут воистину, по пословице, нужно семь раз отмерить и один раз отрезать. Сейчас какое–то легкомысленное отношение к браку: два месяца, как познакомились, друг другу понравились, расписались — и тут вдруг оказывается, что семья — это не только бесконечное продолжение этого вот «понравливания», — это прежде всего самоограничение ради супруга. Жена, оказывается, должна и обед мужу сготовить, и носки ему постирать, и проч. и проч., — а не болтать часами по телефону с подругами; муж, оказывается, должен изменить свои привычки и расположения — предпочитать уже жену друзьям, не болтаться с ними где–то по вечерам; не утыкаться в телевизор после работы, а помогать супруге хоть посуду помыть… и т. д., и т. д.
Оказывается, люди на жертвенность сейчас не способны, по большей части. Поэтому семьи и распадаются. Христианский брак по определению лишен этой легкомысленности; супруги–христиане должны настроиться, в полном смысле этого слова на аскетический подвиг — отказа от себя. Не «счастье», — оно само придет, когда жизнь выстроится как должно, — а любовь, за которую нужно подвизаться — взаимными терпением, смирением, послушанием — нравственным трудом, чтобы выстроить жизнь по Евангелию. И это фундамент, на котором выстраивается христианская семья.
Опять можно подумать: «Что за гетто! труд, подвиги… никакой жизни вообще! это невозможно!» и проч. Но как раз в Таинстве и подается благодать Св. Духа, которая и помогает супругам в этом труде, этим трудом она раскрывается и приносит плод — любовь, настоящее счастье, и — главное — жизнь вечную.
Все это требует зрелости, сознательности, некоей твердости жизненных позиций, большой ответственности, — тех качеств, которые сегодня редки, и которые, повторю, обязательно должны быть проверены до брака; но и в браке эти качества супруги должны в себе воспитывать. А подвиг, т. е. понуждение себя на добро, на выполнение заповедей Божиих, и противление греху — неотъемлемая принадлежность наша, если мы — действительно христиане: и в браке, и вне брака, и на всех путях нашей жизни — никуда мы от этого не денемся; и сетовать тут совершенно не на что. Спасение души, раскрытие в себе благодати Св. Духа без нравственного труда, без подвига невозможно; но это и есть то, что делает нас христианами. Так что нужно настроиться на то, что созидание семьи – это именно христианский подвиг жизни; вне этого семью как Церковь создать невозможно.
Самое важное, предварительное, так скажем, состояние семьи — это мир. «В мире место Его» (Пс.), т. е. Бога; и если в семье немирность — ни о какой духовной жизни не может быть речи. Супруги должны все силы приложить к тому, чтобы не было в семье скандалов, крика, злобы, отчуждения друг от друга — все это разрушает семью. Сюда же относится проблема сосуществования со старшим поколением. Прекрасно, когда наличествует взаимопонимание; но опыт свидетельствует, что это редкость; часто доходит до крайностей, так что человек оказывается перед выбором — кого предпочесть: супруга или родительницу. Всегда это тяжелые ситуации, и их нужно стараться избегать; но коль скоро вопрос встает решительно, то Евангелие дает столь же решительный ответ: «оставит человек отца и мать, и прилепится жене своей» (Ев.). Кстати: Мф. гл. 10: Господь говоря о разлучении… не упоминает мужа и жену. Лучше поэтому семье жить отдельно от родителей, если это возможно; по условиям нашей жизни это может быть и затруднительно, но опыт показывает, что это служит и большему миру, и сохранению добрых отношений со всеми.
Теперь вопрос о детях, о воспитании детей. Естественное, так скажем, следствие семьи — рождение детей. Это великий дар Божий, и большая радость, и тайна — здесь семья как бы уподобляется Богу в акте творения, приобретает некую полноту, совершенство. Часто спрашивают: сколько иметь детей? Чем больше, тем лучше. Когда ребенок один — больше шансов, что он вырастет эгоистом. Многодетность — как–то более правильное, более естественное положение: и детям не скучно, и взрослым — хоть хлопот больше, но и радости больше. Границей здесь может быть лишь возможность семьи дать родившимся детям содержание и воспитание. И вот давайте о христианском воспитании скажем несколько слов.
Первое, самое главное, в деле воспитания детей — атмосфера семьи. Вообще, основной принцип воспитания — это пример, показ, дополненный словом. Дети очень чувствительны, они прежде всего воспринимают атмосферу, а потом уже слова. Если родители говорят одно, а живут по–другому — это антивоспитание. Поэтому родителям нужно прежде всего озаботиться созданием семейной среды, — это, как я уже сказал, мир, взаимная любовь, отсутствие всякой двойственности и лицемерия. Свидетельствую, что дети чрезвычайно остро это чувствуют; но сами не в состоянии владеть собою или рационально оценивать жизнь. Если семья, которая миром, любовью и воспитанием должна опекать детей, — колеблется, то это для них — трагедия и залог поломанной психики.
С самых ранних лет нужно создать между родителями и детьми обстановку взаимного доверия и уважения, чтобы дети, особенно дети вырастающие и становящиеся подростками, знали, что они всегда найдут у родителей любовь, понимание и поддержку, что с родителями можно, не боясь, говорить на любые темы. Дети не должны быть брошены, с ними нужно заниматься, уделять им любовь и большое внимание. Нельзя, чтобы было так, как у многих сейчас: пап. на работе, мама на работе, ребенок в яслях, детском саду или на продленке. Пап. приходит с работы, плюхается на диван, пьет пиво и смотрит телевизор; мама в раздражении одновременно суетится на кухне, стирает белье, говорит по телефону и ругает мужа; вспыхивает скандал; маме с папой не до ребенка. Он находит себе противовес — улицу, и она воспитает его соответственно.
Потом мама с папой будут удивляться: как же так? работали, работали, чтобы прокормить, чтобы дать образование, а сын или дочь — чужие, живут своей жизнью, блудят, принимают наркотики, на родителей плюют… обычная ситуация. Родители должны иметь у детей авторитет, любовь и уважение, а эти вещи — не словами или поркой завоевываются, а жизнью, делами, мирной, любовной и уважительной атмосферой в семье.
Это общие вещи; но в христианской семье стоит также и вопрос церковного воспитания детей. Вообще, дети в христианском браке — это не собственность родителей; дети принадлежат Христу, они — Его, и важная задача — воспитать детей по образу и подобию Христа Бога. Как же решать эту задачу? Здесь мы видим очень распространенную ошибку — подменять домашнее церковное воспитание участием в церковных внешних чинах. Считается, что ребенка нужно как можно чаще носить в Церковь, причащать и проч. Это все хорошо, в разумных пределах; но если в семье нет соответствующей церковной атмосферы, то все это превращается в магизм: когда думают, что — носи ребенка или води чаще в Церковь, и все само собой автоматически произойдет.
Но без нравственно–религиозных усилий всех членов семьи по созиданию христианской жизни все это приносит обратный плод. Когда для мамы и пап. Христос — не пустой звук, не нечто магически–абстрактное, а живая жизнь, то в семье создается духовная атмосфера — молитвы, веры, любви к Богу и к ближним, любви к Церкви и всему церковному; и эта церковная домашняя среда — лучший воспитатель.
Что касается участия детей в церковных чинах, то здесь нужно соблюдать большую осторожность и мудрость. Дети не могут в полной мере понять и воспринять все то, что происходит в Церкви — взрослые–то далеко не все это могут; и есть опасность «перекормить» детей церковностью, когда все церковное становится обузой, рутиной. Тогда дети, придя в возраст, с облегчением «сбрасывают» с себя всё надоевшее и опротивевшее им церковное, — и пускаются во вся тяжкая.
Родители сетуют: как же так? Был маленький — и в церковь ходил, и молитвы читал, а сейчас — не затащишь в храм, ничего слушать не хочет… А именно потому, что все это было для ребенка внешне–авторитетное; но приходит возраст, когда все авторитеты начинают подвергаться сомнению, и Церковь «не выдерживает» этого испытания. Так бывает всегда, когда Христа подменяют обрядностью, когда в церковь «ходят», а не живут ею, не являются ею; когда молитвы «читают», а не молятся от сердца. Это и для взрослого человека проблема — «пробиться» ко Христу через византийские одежды Церкви, воспринять дух того, что содержит Церковь; а для молодой души особенно важно познать Живого Христа, познать как Друга, ближайшего и вернейшего, и Церковь — как Дом Его, а не как систему всяких абстрактных «надо» и «нельзя». Но все эти вещи воспитываются в семье, в ее христианской атмосфере. Если в семье главное — Господь, если Он, не по форме внешне–принудительной, но по существу определяет жизнь родителей — тогда есть шанс, что и ребенок почувствует это.
Поэтому детей нельзя «пичкать» Церковью, нельзя принуждать к ней, как к форме. Нельзя детям представлять Церковь как лубок, говорить о Христе на «птичьем языке»: детям нужно изо всех сил дать почувствовать реального, настоящего Христа: почувствовать через то, как Он важен для взрослых, для мамы и папы, — это и во внешних вещах, напр., совместное чтение, с участием детей, Св. Писания, совместное причащение и т. д.
Меру внешней церковности пусть каждая семья сама определяет — сколько причащаться, сколько молиться, как часто посещать богослужения; только обязательно нужно, чтобы к Церкви, молитве было благоговение. Если ребенок может сохранять эти чувства 5 минут — значит, на 5 минут его в Церковь приводить, только к причастию, например; но не перегружать его двухчасовым стоянием в храме, чтобы он не возненавидел все на свете в итоге. Мера внешней церковности при всей ее необходимости должна быть более чем умеренная; все дело в живой жизни души ребенка и в том примере, который он видит в семье, у взрослых.
Обычно, когда я говорю об этом, некоторые возмущаются: как же, Христос говорил: не препятствуйте детям приходить ко Мне, — а вы говорите: «не таскайте детей в храм», «только к причастию» и то умеренно, — и как же, если не заставлять детей ходить в храм, молиться, то что из них вырастет… и т. д. Но Господь именно и сказал: не препятствуйте детям приходить ко Мне, — а не скучать и развлекаться на всенощной и Литургии в храме, мешая всем остальным молиться; и не выгибаться дугою в истерике перед Чашей: родители скручивают вопящего ребенка, держат ему руки и ноги, батюшка заученным жестом с третьей или четвертой попытки умудряется впихнуть лжицу в рот страдальца… Причастили! Слава Богу!.. — а как ребенок–то все это воспринимает, никто не подумал? Как детскую поликлинику, где также насильно ему делают укол?.. Так это и есть великое препятствие придти детям ко ХРИСТУ, это подмена Христа насилием, непонятностью, формой, рутиной, правилом, — для детей совершенно чуждых.
Дети на самом деле очень религиозны; Господь недаром ведь сказал: Будьте как дети; таковых есть Царство Небесное, — в каком–то живом, непосредственном, истинно–детском чувстве. И оно как раз раскрывается в атмосфере семьи, как домашней Церкви, в атмосфере любви и веры; тогда церковность становится внутренней, а не внешней; и только тогда, не перегружая ребенка внешней церковной обязаловкой, возможно сохранение благоговения и любви к Церкви, когда дитя начнет становиться подростком. Так что в деле церковного воспитания нужна мера и мудрая рассудительность. Мы–то сами, по большей части, пришли в Церковь во взрослом состоянии; и детей по тому же образцу хотим воцерковить — через интеллектуальное осмысление, обряд, через правило, через обязанности… и проч.; а дети — совсем другие, чем мы, у них другая психология, другое религиозное восприятие. Это нельзя не учитывать.
Большое значение имеет и внешнее общекультурное воспитание. Мы живем в эпоху абсолютной девальвации культуры: наше время — это время профанации, дебилизации и, я бы даже сказал, демонизации культурного пространства. И в это культурное пространство рождаются и входят наши дети — в очень агрессивную, назойливую антиэстетическую среду. Она, как фон, как нечто уже естественное, окружает человека везде, навязываясь современными СМИ, аудио–и видеоиндустрией. Всюду играет «русское радио» — в ларьках, в поликлинике, в налоговой инспекции, в кабинете стоматолога, а автобусе…, во всех домах с утра до ночи включен телевизор…, и т. д. и т. п.
Цель всей этой индустрии — превратить человека в животное, живущее инстинктами, а общество — в стадо: чтобы все были примитивно–одинаковыми. Детей, в особенности подростков, подстерегает, в частности, блудно–наркотически–компьютерно–дискотечная среда. И христиане должны думать, как этому противостоять. Причем — очень важно: не убежать от общества, не вывести себя и своих детей в некое свободное от всего этого пространство — иными словами, стать изолянтами и маргиналами. Нет, нужно дать детям именно «прививку» против этого; эта «прививка» — приобщение к великой европейской и отечественной культуре, которая — хоть и опосредовано — но культура христианская, евангельская.
Детей (а до них — и себя) нужно приучать к классической литературе, классической музыке, искусствам, культуре мысли и восприятия, — так, чтобы когда происходит столкновение с современной масскультурой у нас и у наших детей было некое противоядие. Если мы воспитаем в детях вкус к эстетически здравому, то уже они не так легко «клюнут» на примитивную подделку и суррогат эстетики; во всяком случае, им будет что противопоставить.
Классическая европейская культура делает человека, его душу, более тонкой, богатой, а главное, дает некий критерий оценки культурной среды; вот это сейчас просто необходимо воспитывать. Люди (я уж не го–ворю о детях) не знают, кто такие Гайдн, Рахманинов, Диккенс, Брейгель, — зато они знают, очень даже хорошо, кто такие Гарик Сукачев, Киркоров, Том Круз, Тату и проч., имже несть числа — совершенно одинаковые деятели масс–культуры, на которых равняются, которых имеют как некие идеалы, авторитеты, хотя цена им — ноль. И чтобы здраво об этом судить, чтобы не сделаться членом стада, противостоять этому отуплению, примитивизации, опошлению жизни, и необходимо овладение классической культурой. Она весьма способствует становлению человеческой личности.
Кроме того, очень важно правильно ориентировать детей. Есть некий соблазн у православных: так как внешняя среда — греховная, антихристианская, то — выйти из нее, и детей воспитывать только в православии, а именно: ездить по монастырям и подолгу жить там; читать только православное, не учить ничему мирскому, готовиться к концу света, или на худой конец, к немедленным гонениям за противление глобализации… и т. п. Это совершенно неверно: так христианство, и без того истончающееся, совсем уйдет из общества. Не уходить от социальной среды нужно; нужно жить в ней, как христиане — вот наша задача. Нужно воспитывать детей так, чтобы они были зрелыми, мужественными, самостоятельными людьми; чтобы они могли здраво оценивать тот социум, членами которого так или иначе мы являемся, хотим мы этого или не хотим, — и греху не приобщаться, противостоять ему; а доброе развивать, свидетельствуя о Христе своей добродетельной жизнью.
Сейчас нужно, в частности, знать языки, компьютер, современные технологии — и дети должны учиться, чтобы быть востребованными обществом, и даже более им ценимыми, чем нехристиане. С семьи ведь общество и начинается — в советское время говорили: «семья — ячейка общества»; и чем больше будет настоящих христианских семей, тем будет здоровее и нравственнее общество.
Многие люди, нехристиане, воспринимают семью как «расширенный эгоизм»: вот я, моя жена и ребенок — остальным глотку перегрызу. Из таких семей льется в общество дух агрессии, потребительства, эгоизма; а христиане должны противопоставлять этому то, что из церковных семей выходят в общество зрелые, деятельные, образованные, культурные, самостоятельные, открытые люди — и общество через них будет воспринимать дух веры и христианских добродетелей.
Это, кстати, и есть то, о чем кричат ура–патриотические идеологи — национальное возрождение, только оно не в крестных ходах и стояниях начинается, а в наших семьях, в нас, в конце концов. И нужно без всяких сетований твердо осознать, что нам предстоит жить в языческом окружении, никуда от этого нам не деться, никакие сожаления о Св. Руси ситуацию не изменят; и в этом языческом окружении нам мало оставаться самим христианами, не убегая (потому что некуда убегать) от этого мира, но здраво оценивая все его стороны; но придется и внешним свидетельствовать о нашей вере нашими делами, будучи при этом активными и лучшими членами общества. Вот задача внешнего воспитания.
Пока часто бывает наоборот, — глядя на нашу жизнь, на нашу зашоренность, недоброжелательность, некультурность, нелепейшие страхи, необразованность, ригоризм, глупость, узость и проч., люди не видят в нас Христа и Церкви, — и ради нас имя Божие хулится у язычников (Ап.Павел). Так что детям, вместе с правильным духовным, церковным христианским воспитанием обязательно нужно стараться дать хорошее образование, привить им вкус к культуре и ориентировать на полноценную общественную жизнь, — ставя Христа и Его заповеди во главу угла.
И в заключение, коль скоро мы говорим о Таинстве брака и о воцерковлении семейной жизни, поговорим о монашестве, — с этой точки зрения. Есть несколько ошибок в восприятии этого церковного явления. Неверно думать, что между монашеством как чином жизни и просто христианской жизнью лежит некая пропасть. Вовсе не монахам только, а всем христианам заповедано Св. Апостолом такое вот отношение к земной жизни:
«Я вам сказываю, братия: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как неимеющие; и плачущие, как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся; и покупающие, как не приобретающие; и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего» (1 Кор. 7:29–31). «Не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр. 13:14). Всем христианам — и семейным, и одиноким, и монахам — предлежит подвиг: земная жизнь есть подвизание, нравственный труд ради Христа и своего спасения, труд самопротивления и самопринуждения. «Подвизайтесь войти сквозь тесные врата…» (Лк. 13:24). «Царство Небесное нудится, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11:12). Св. Иоанн Златоуст не делал различия для внутренней жизни монаха и семейного человека; так что духовная христианская жизнь обща всем, и бывает, что люди семейные достигали большего совершенства, о чем, например, повествуют жития Антония Великого и Макария Великого.
С другой стороны, неверно и уничижать монашество, считая его неким неполноценным образом жизни. Ход мысли здесь такой: в браке человек Божиим установлением получает полноту жизни во всех проявлениях: и Богоподобие, и творческий акт рождения и становления детей, и школу личной христианской жизни: не лишне ли монашество? Здесь все дело в степени религиозности. Свт. Игнатий определяет монашество так: оно есть точнейшее и максимальнейшее исполнение Евангелия. Свт. Феофан: монашество есть, с отрешением всего, пребывание ума и сердца в Боге. Еще есть неверная точка зрения, что монашество — это отсечение своей воли, послушание, неядение, монастырские уставы и формы жизни, и т. д. Это мнение весьма распространено. Но это ошибка: все это есть средства в монашеской жизни, причем, как мы уже с вами не раз говорили, средства не одинаково–казарменные для всех, а личные, индивидуальные; суть же монашества — Евангельский максимализм, свобода во Христе и полнота религиозной жизни.
И здесь мы видим совершенно очевидные параллели монашества и брака. В браке человек уподобляется Богу созиданием домашней Церкви; в монашестве осуществляется союз души и Бога непосредственно, исключая плотскую, материальную, земную сторону. Все зависит, как я сказал, от степени религиозности. Свт. Феофан проводит аналогию: как некоторые склонны рисовать, некоторые тяготеют к музыке, а некоторые к технике, и проч., так есть склонность души у уединению, молитве, большая чувствительность к тому, что преходит образ мира сего; и когда религиозная сторона жизни ярко выражена в душе, тогда могут стать препятствием к реализации ее прочие сферы жизни.
В монашестве степень Богообщения перекрывает, упраздняет материальную сторону жизни, — не отсекает, не механически отстраняет, прошу это заметить, — а заменяет, не гнушаясь, но по Евангелию: находит человек драгоценную жемчужину — и продает всё; вкусил человек от Царской трапезы изысканнейших яств — и уже не может есть обычную пищу. Не всем это дано, говорит Господь; но это не значит, что монашество противоречит браку. В браке необходимо выстроить всю жизнь по Христу; в браке основные качества, необходимые для него — это верность, терпение, понуждение себя на жертвенность; то же самое и в монашестве, только как бы под другим углом: более сосредоточено, не рассеиваясь на внешнее; в браке несколько людей нравственным трудом созидают семью, в монашестве при помощи одиночества человек молитвою и нравственным трудом созидает свою душу; а монастырь (в идеале) — это та же семья, идеал общины Церкви (Вас. В.). В браке идеал — союз со Христом в полноте жизни, и в монашестве то же, только полнота эта внутренняя, будучи более напряженной религиозно, она исключает и изживает полноту жизни внешней.
И важно знать, что в монашество не «уходят», не убегают из мира, или, как нередко бывает, что человек не может решить свои проблемы — внутренние, внешние, семейные, служебные, с алкоголем, например, или с теми или иными страстями, — и от них убегает в монастырь, чтобы, как правило, потерпеть там полное фиаско. Нет, в монашество приходят осознанно. Сознательно, зная, на что человек идет; в монашество можно только придти, как бы променяв хижину на дворец.
Опять же, не для всех это, а кто имеет способности к этому, предрасположение, голос сердца. Но здесь не нужно мерить: кто выше, кто ниже, — просто люди все разные: один склонен к тому, другой к другому. И Церковь, имеющая все обильно и разнообразно для спасения и духовной жизни, содержит монашество как чин жизни, не как Таинство, я думаю, в т. числе и потому, чтобы люди, имеющие к нему склонность, нашли благодатную помощь для ее развития; но не имели повода превозноситься над браком.
Мы — единая Церковь, с единой духовной жизнью во Христе; но для каждого человека свой путь, свое место в ней, в зависимости от склонностей, способностей души, меры, степени разумения и проч., поэтому и брак, и монашество одинаково важны и ценны для Церкви. Хочу напомнить вам замечательные слова прп. Силуана Афонского: все мы на земле проходим свое послушание от Бога, свое служение Церкви: кто — в семье, кто — в монашестве; кто — царь, кто — патриарх, кто — уборщица, и т. д.; но в Царстве Божием выше будет тот, кто больше любит Бога, — совершенно независимо от чинов, положений, сана, состояния брачного или безбрачного, и всего прочего. И вот об этом нам всем нужно думать и заботиться; а брак, как и монашество, есть не что иное, как именно школа этой любви.